Глава 4.2

Из репродукторов на весь универмаг зазвучало объявление о сезонной распродаже. Макар вовремя повесил трубку.

В десяти шагах мелькнула высматривающая кого-то голова. Неужели за ним? Он успел спрятаться за витрину.

Никто не появился, значит, не заметили. Он осторожно выглянул: голова куда-то исчезла.

В мусорную корзину отправились парик и вся косметика, что были при нем, кроме аэрозоли. Она еще могла ему пригодиться. Закрывшись в туалете, Макар снял с себя надувную подкладку. Тогда, дома у Маслина он лишь спустил воздух, теперь же окончательно избавлялся от компрометирующих предметов. Подкладка тоже ушла в мусор.

Вроде бы никого и ничего подозрительного. Макар неспеша спустился вниз, направляясь к одному из выходов. Да, кажется, пронесло. Осталось буквально пару шагов. Как вдруг у него перехватило дыхание. Он замер.

Сквозь стеклянную дверь пробивался дневной свет. А за нею стоял один из тех, что за ним бежали, и смотрел прямо ему в лицо.

По крайней мере Макару так показалось. Прошла еще секунда. Макар превратился в статую, теряясь в догадках, почему тот не отреагировал. Как вдруг его озарило: дневной свет, отражаясь от стеклянной двери, делал невидимым все, что находилось за нею внутри. Оперативник его просто не видел!

Макар быстро развернулся назад, навстречу людям, которые тоже направлялись к выходу. Открой они дверь минутой раньше, у него не осталось бы шансов.

Впрочем, рано было радоваться, у второго выхода тоже торчал какой-то подозрительный субъект, похожий на «опера». У третьего – та же картина. Очевидно, они обложили все выходы из универмага. История повторялась, как тогда, на вокзале в Саранске. Вот только на этот раз каждый из них наверняка имел его фотографию. Ловушка захлопнулась.

Макар терся у прилавков, стараясь держаться толчеи. В душе он еще питал слабую надежду, что облаву снимут. Периодически спускался к тому или иному выходу, но неизменно кто-нибудь да пялился в лица выходящим. Сколько же их слонялось по этажам, он и понятия не имел. А вот они знали его в лицо.

– Дорогу! Дорогу! – раздался требовательный окрик.

Служащий с груженой тележкой врезался прямо в толпу. Толпа нехотя расползлась на две части. Макар таким образом оказался в первом ряду. Неожиданно с противоположной стороны от образовавшегося прохода увидел он впившиеся в него чьи-то глаза.

Их разделяла только проезжающая тележка.

Макар инстинктивно попятился, отдавив кому-то ноги. Сзади отреагировали. Пожилому господину наступили, кажется, на мозоль.

«Опер» не сводил с него глаз.

Макар оттолкнул беднягу и побежал. За ним увязалось сразу несколько человек. Он буквально летел по ступенькам вниз, но тут из двери нижнего этажа наперерез один за другим выскочили еще двое. Двое сзади, двое спереди – Макар был окружен. Он прислонился к поручням и позволил скрутить себе руки.

Чьи-то пальцы грубо впивались в него повыше локтей. Его обыскали. «Оперу» попался флакончик с элиминатором, он недоуменно повертел его в руках, прочел надпись, хмыкнул и бросил обратно Макару в карман. Макар незаметно перевел дух.

Ко входу подкатил автомобиль. Одни вели его под руки, другие оттесняли любопытных.

– Мы взяли его! Все по плану, – услышал он, как оперативник доложил по радиотелефону.

На него надели наручники, во время движения он не мог держаться, и его швыряло по очереди то на левого, то на правого соседа. Скорей бы это кончилось. При этом он совершенно не знал города, и маршрут, которым они ехали, ни о чем ему не говорил.

Наконец они резко свернули в какой-то запустелый двор и остановились прямо под аркой. «Опер» вышел и поманил его за собой. Макар почувствовал: что-то здесь не так.

– Выходи! – строже повторил тот. – Быстрее давай поворачивайся!

Макар выбрался из автомобиля, нерешительно оглядываясь по сторонам.

– Ну чего стал? – прикрикнул оперативник.

Макар обратил внимание, что остальные следят за въездами с обеих сторон арки. Этот «опер» злился оттого, что Макар неохотно выполнял его требования.

– Ступай вперед! – кричал он. – Ну же, давай шевелись!

Он сунул руку под куртку. У Макара пересохло в горле. Ну, все...

В этот миг у него за спиной зазвонил радиотелефон. Пока один разговаривал, остальные дожидались приказа. Положив трубку, оперативник сказал:

– Хватит, отбой! Приказано доставить по назначению.

Кажется, на этот раз действительно пронесло. Макара снова впихнули в машину и повезли через весь город. Снова он терялся в догадках, куда его теперь везут, и понял это лишь после того, как за ними закрылись ворота Лефортовской тюрьмы.

Да, тюрьма, это серьезно, думал Макар. Лучше, конечно, чем полутемный арочный проезд, но все-таки очень серьезно. Теперь все надежды только на старшего брата, на Севастьяна. Лишь бы тот не подвел.

*****

В переговорном устройстве прозвучал голос секретарши:

– Извините, господин генерал. Майора Платонова просят срочно к телефону.

– Разрешите? – тот глазами указал на телефонный аппарат. – Должно быть, это из полиции.

Выйдя от генерала, Платонов с улыбкой взглянул на секретаршу. Секретарша приятно улыбнулась в ответ.

– Анюта, – спросил он, – ты какой торт предпочитаешь: с шоколадом или без?

*****

После всей этой гонки Макар чувствовал себя смертельно уставшим. Двое охранников – один спереди, другой сзади – повели его длинными путанными коридорами, которым, казалось, не будет конца. Затем пошел ряд близко расположенных дверей; ему велели остановиться у одной из них. Это все были одиночные камеры, сюда не сажали обычно всякую шантрапу вроде него, их придерживали для секретных агентов спецслужб и прочих склонных к побегу преступников.

Надзиратель равнодушно пропустил его вперед, объясняясь при помощи лаконичных жестов, для него это была привычная работа. Макар излишне переобольщался, надеясь вызвать хотя бы простое любопытство к своей персоне. Надзирателей больше волновало, выплатят жалованье сегодня или же придется подождать еще день.

Тяжелая железная дверь захлопнулась, окончательно отсекая его от внешнего мира, скрежетнул замок, после чего голоса и шаги стихли в отдаленном конце коридора.

Вначале камера показалась ему просторной и пустой. Как только кто-нибудь входил, его глаза слепила струя яркого дневного света, вливавшаяся через узкое зарешеченное окно под потолком, из-за чего остальное пространство полностью тонуло в темноте. Он лег ничком на жесткую кровать, чтобы не видеть единственного клочка неба, и неожиданно для себя самого окунулся в какой-то странный сон, или, скорее, полусон, граничащий с реальностью, потому что даже тогда его продолжали преследовать кошмары. В течение всего этого времени его раз за разом начинали обыскивать с головы до ног, плотно прижимая омерзительные пальцы к телу. Почему-то он был уверен, что этими пальцами только что разделывали сырое мясо, и он чувствовал их липкое прикосновение даже сквозь толстую ткань джинсов. Он проснулся в холодном поту в той же одиночной камере и вздохнул с облегчением, не увидев ни бесцеремонных надзирателей, ни бурых пятен на своих джинсах.

Его разбудили оживленные голоса, топот ног и хлопанье дверей, доносившиеся из коридора. Макар догадался: заключенных по одному выводили на прогулку. Сейчас должна была наступить и его очередь. Но ничего подобного, о нем словно забыли. Вот и хорошо, подумал он, отворачивясь лицом к стене. Пускай бы они не являлись вовсе.

Тем не менее его пожелание начало сбываться. Впервые он забеспокоился, когда, передвигаемая на тележке, загремела тюремная посуда. Не то чтобы он умирал от голода – но как-то странно, что о его существовании никто даже не вспомнил.

Пришлось отбросить брезгливость, которую Макар питал к тюремщикам. Что было сил принялся он колотить в дверь. Недовольное лицо надзирателя появилось в проеме дверного окошка.

– Эй, парень, не советую этого делать. Если начальник смены узнает, он переведет тебя в карцер. Там ты сможешь шуметь, сколько вздумается – никто не услышит!

Это подействовало. Макар забился в угол, убедив себя, что достиг цели: по крайней мере, кто-то знает, что он еще жив.

*****

От дорогих наручных часов, принадлежавших Севастьяну, пришлось избавиться. Не зная тюремных правил, Макар очень смутно ориентировался во времени. Посветлевший прямоугольник окна известил о том, что наступило утро. В эту пору рассветало где-то после семи. До двенадцати, следовательно, оставалось немногим больше четырех часов. Плюс время на дорогу. Он подсчитал: самое большее через четыре часа за ним должны придти. Если, конечно, поверили. Если не придут – значит, конец. Значит, сообразили, что это блеф.

Плафон с высоты потолка рассеивал желтый свет, начавший слабеть с приходом нового дня. Макара охватило растущее беспокойство, усиленное тем, что он не знал, сколько осталось времени в запасе, и осталось ли вообще. А может быть, все сроки давно прошли, и судьба его бесповоротно решена?

Сомнения расли с каждой минутой. Он не находил себе места.

Неожиданно в замке заскрежетал ключ. Надзиратель распахнул дверь.

– На выход!

Макара снова повели с заложенными за спину руками. За последней решеткой его дожидался Платонов. Макар его узнал, он был в том же длинном пальто, делавшем его грузную фигуру еще внушительнее.

Все равно он не знал наверняка, зачем тот явился, а если снова лишь затем, чтобы отвезти под арку? И боялся спросить, который час, чтобы не возбуждать подозрений.

Его посадили в машину и куда-то повезли.

– Ну как, не обижают тебя? – поинтересовался Платонов вполне добродушно.

– А это возможно? – с вызовом бросил Макар и встретил непонимающий взгляд Платонова.

Зарвался! Так старательно учился быть Севастьяном, что теперь никак не мог выйти из роли.

– Куда вы меня везете? – спросил он с нескрываемой тревогой. Уже лучше.

– Скоро узнаешь, – пообещал тот. – Не думай об этом.

Не думай об этом. Гм...

Макар испробовал окольный путь, надеясь выведать время.

– Меня почему-то не кормят. Ни ужина, ни завтрака... ни обеда.

Впрочем, Платонов и на это не клюнул, только достал из портфеля бутерброд с ветчиной. Разломив пополам, протянул вторую половину Макару.

– Не люблю я эти «Макдональдсы». Вот, жена утром положила, чуть не забыл. Держи.

На приборной панели автомобиля тоже не было часов. Экая досада! И города он не знал, поэтому не смог бы определить маршрут. Макар щелкал зубами, можно было не притворяться.

– Что вы собираетесь со мной делать? – повторил он вопрос.

– Ну, ну, незачем так волноваться, – успокоил его Платонов. – Никто не причинит тебе вреда.

– Тогда почему не кормят?

Платонов сдвинул на лоб очки и размял затекшую переносицу.

– Понимаешь, откровенно говоря, в этой... – он поначалу хотел сказать «тюрьме», – в этом здании ты всего лишь гость. О тебе никто не должен знать, твоя фамилия не значится ни в одном из реестров Лефортово, а надзиратели – им все равно, они скоро вообще забудут, что тебя видели. Даже акта о твоем задержании, и того не существует.

– Тогда... что все это значит?

Платонов открыл пакет с фруктовым соком, протянул Макару.

– А вы? – спросил Макар.

– Ничего, ничего, пей. Я потом. Оставишь мне немного.

Не думай об этом.

*****

Макар вздохнул облегченно, только увидев зажатую в каменные берега Москву-реку. Он рисковал вывернуть шею, стараясь во что бы-то ни стало разглядеть вывески магазинов, не появятся ли знакомые. Да, это была Смоленская набережная.

Платонов велел водителю притормозить.

На радостях Макар чуть не допустил следующую ошибку. Еще миг, и у него слетело бы с языка: «Почему мы не выходим?». Он вовремя прикусил язык. Этот милый Платонов своими бутербродами вконец притупил его внимание. Макар испугался. Так нельзя, соберись!

Ступив на асфальт, Платонов окликнул его сам.

– Знаешь, где мы находимся?

Макар промолчал. Интересно, что ему Платонов скажет по этому поводу?

– Это Смоленская набережная, – терпеливо пояснил тот. – Твой братец пожелал на тебя взглянуть.

Макар изобразил удивление. После чего вдруг восторженно прихлопнул в ладоши: надо же было как-то излить свою радость, держать в себе не так-то легко.

– У него на вас что-то есть?

Как и следовало ожидать, Платонов наоборот, нахмурился.

Подул пронизывающий ветер с реки. Он придержал шляпу.

– Как ты думаешь, откуда он будет наблюдать? – продолжал Платонов, так и не ответив на вопрос.

Макар подошел к краю, облокотился на каменный парапет.

– Наверное, с того берега.

– Неужели? – усомнился Платонов.

– Да! – Макар стоял на своем. – Хороший бинокль – и вся набережная у вас как на ладони. Прекрасный обзор.

Платонов, если только не проверял таким образом собственную версию, озадаченно подергал себя за ухо. После этого взглянул на часы.

– Уже двенадцать. Как раз вовремя!

– Сколько у меня времени?

– Пятнадцать минут.

За Макаром неотступно следовало сопровождение: двое конвойных на расстоянии около пяти шагов. Как же они боялись, чтобы Севастьян не устроил ему побег!

Платонов брел в одиночестве позади всех, похлопывая перчатками о ладони и задумчиво поглядывая в сторону реки.

Осталось несколько шагов до ближайшей скамейки. Макара интересовало: как они себя поведут, если он присядет отдохнуть? Он смело повернул и сел скраю. Один из сопровождающих решил и себе присесть. Закинув ногу на ногу, вяло рассматривал прохожих. Макар уперся ладонью правой руки, закрытой от соседа, в сидение скамьи. Рука скользнула под сидение: между доской и металлическим каркасом оставалась небольшая щель. Сразу после чего сунул в карман сжатый кулак. Взгляд слонявшегося конвоира прикипел к карману.

– Эй, что у тебя там?

Макар сделал вид, будто не понимает вопроса.

– Что ты там спрятал? Ну-ка давай сюда! – потребовал тот.

Остальные заинтересованно повернули головы. Макар нехотя полез в карман: в его ладони оказался многократно свернутый клочок бумаги. Губами конвоира завладела победная ухмылка. Полицейский взял записку, развернул ее. Однако увидев сплошные цифры, нахмурился.

– Что это?

Записку взял подошедший Платонов. Взглянул и показал Макару.

– Здесь номер камеры хранения и шифр, – хмуро признался тот.

– Где?

– На Казанском вокзале, – выдавил из себя Макар.

Платонов механически разглаживал листочек.

– А если бы я не сказал о брате?

– Я бы все равно догадался. Время, место. Здесь мы встречались иногда. Однажды он сказал: если так случится, что я не приду, на этом месте ты найдешь записку.

Платонов спрятал листик в карман. Кажется, поверил, с облегчением подумал Макар.

Вместо этого Платонов достал рацию.

– Ну что там?

– Ничего. Его нигде нет, – прозвучало в ответ. – Ни на улице, ни в подъездах. Вообразите, мы обошли все лестничные клетки. Остались разве что квартиры... Но тогда это дохлый номер. Мы не в состоянии обыскать все.

– Тогда совершите невозможное! – неожиданно взорвался Платонов. – Ищите его! – он поразмыслил. – Сколько квартир, выходящих окнами на набережную, за последние сутки сдано внаем?

– Хм... Ваша правда, это интересная мысль.

– Вот и проверьте! Результат нужен мне сегодня к концу дня.

– Как, сегодня?..

– Ничего, справитесь! Разбейте квартал на сектора и пошлите туда своих людей. Всех, кого только можно!

Со стороны реки прозвучал гудок: это был теплоход, спускающийся по течению.

Платонов снова включил рацию.

– И вот еще что. Пошлите кого-нибудь на пристань. Пусть проверят теплоход. Все может быть, – добавил он, прячя рацию и поглядывая испытывающе на Макара.

Время вышло. Автомобиль уже подъехал и стоял за спиной у Платонова. Тот ткнул пальцем Макара в грудь.

– Я не спрашиваю, где твой брат. Ума ему, как видно, не занимать. Он слишком осторожен, чтобы полагаться на твое молчание. Но я достану его другим способом... Поехали! – бросил он подчиненным.

– Ага, попробуйте, – невозмутимо кинул Макар, занимая свое место.

– Возвращаемся? – спросил водитель.

– Нет, – отрезал Платонов. – Сперва заедем на Казанский вокзал.

*****

Платонов вставил кассету и включил видеомагнитофон. В углу своего кабинета Анцупов сидел совершенно незаметный в мягком кресле, облокотясь на подлокотник и подперев щеку одним пальцем.

На экране появился Севастьян Тычков. Съемка происходила, вероятно, внутри строящегося дома; фоном служила начатая кирпичная кладка.

Платонов отрегулировал звук. Старший брат дезертира с экрана обращался непосредственно к генералу Анцупову.

– Чего-то я не пойму. Ну-ка, вернись немного назад, – попросил Анцупов.

Платонов отмотал ленту.

– «Извините меня, но кое-в-чем вы ошиблись, генерал. Мой брат здесь ни при чем. Он-то как раз и не имеет ни малейшего представления о ваших операциях с отравляющими веществами. Скажу больше, он и в глаза их не видел! Лучшим доказательством моих слов будет имя того, кто его подставил. Обещаю вам его назвать в том случае, если вы откажетесь от преследований Макара Тычкова. Справедливый обмен, не правда ли?.. Ну и хотя о ваших проделках теперь знаю я, мне, как вы понимаете, не удалось встретиться с братом после Саранска».

– А что говорят результаты прослушивания? – Анцупов на миг оторвался от экрана.

– Это правда, ни один не пытался искать другого. Наружка тоже подтверждает: вместе их не видели ни разу.

– «Впрочем, все это не имеет никакого значения, – продолжал Севастьян, – до тех пор, пока я сам представляю для вас угрозу. Не так ли?»

– Ну что? – обрадованно подхватил Анцупов. – Он не дурак, этот Тычков-старший, тебе не кажется? Тогда как второй представляется мне этаким разгильдяем...

– «Если вы согласитесь оставить нас с братом в покое, – вел далее Севастьян, – я, во-первых, назову имя человека, который должен был оказаться на его месте. Во-вторых, скажу, где находится куртка Федорова с осколками интересующей вас ампулы. И в-третьих, я отдам вам себя... Нет, нет, боюсь, вы меня неправильно поняли. Я вовсе не хочу пополнить печальный список ваших жертв. Но я предоставлю в ваше распоряжение такой материал, который убедит вас в моей абсолютной лояльности.

На что бы я выменял свою жизнь?.. Ну, скажем, это может быть видеокассета с моим признанием в убийстве Карабанова. В ней я описываю способ, каким он был убит. И, самое главное, текст его предсмертной записки. Эти подробности, кроме полиции, известны разве что убийце. Мотив на лицо: сам Карабанов изложил его в своей записке. Напомнить? Это его признание вины за смерть Федорова. Чем не предлог? Смотрите: я прихожу к Карабанову, которого подозреваю в том, что он подставил моего брата, заставляю написать признание, а затем убиваю. Убийство из мести.

Условие одно: вы должны официально снять с Макара Тычкова все обвинения. Что касается меня, вы не пустите мою кассету в ход, пока я помалкиваю на счет Рузаевки, мне тоже нет смысла лезть на рожон только для того, чтобы оказаться вместе с вами за решеткой...».

– Вот проходимец! – не удержался Анцупов. – Каков, а?

– Осталось немного.

– Хорошо, давай досмотрим.

– «Кассету с моим признанием вы получите, как только мы придем к согласию, остальное – когда я услышу, что дело закрыто. При ваших-то приемах, думаю, оно вас не слишком стеснит. Однако согласитесь, что я вправе требовать некоторые гарантии, да и вы, как я понимаю, не захотите поверить мне на слово».

– Это все? – спросил Анцупов.

– Все.

– Он ничего не сказал о том, как я должен передать ему ответ.

Генерал помолчал.

– Доставь-ка мне этого Макара Тычкова.

– Слушаюсь! – Платонов вскочил, но затем помедлил, словно в ожидании, что тот может передумать. – Прикажете выполнять?

– Да выполняй, черт вас всех возьми! – прикрикнул на него Анцупов, сверкнув глазами.

*****

Макар представлял Анцупова иначе и уж, тем более, никак не ожидал увидеть низкорослого, тщедушного генерала. И этот человек держал в руках его судьбу, обращаясь с ней так же небрежно, как с пешкой на шахматной доске!

Словно в подтверждение генерал удостоил его короткого недовольного взгляда и забыл предложить стул.

– Вам показали кассету? – спросил он, глядя в другую сторону.

По его прямому указанию Платонов продемонстрировал Макару видеокассету, отснятую Севастьяном.

– Очень хорошо, – продолжал Анцупов. – Значит, вы уже в курсе, что ваш брат сделал нам предложение. Однако он ни словом не обмолвился, каким образом следует передать ответ. Отсюда я делаю вывод, что это знаете вы. Не доверяя своим глазам, он упорно ищет доказательства того, что вы еще живы. Ну так предоставьте их ему!

Макар понимающе кивнул головой.

– Во время следующей прогулки на мне должна быть куртка или красного, или белого цвета, зависимо от того, каким будет ответ. Красный цвет означает «да», белый – «нет».

Только сейчас генерал обратил внимание, что Макар стоит на ногах, и кивком разрешил ему присесть.

Анцупов подозревал его в связи с Севастьяном – по крайней мере, до его отъезда в Саранск. Что ж, думал Макар, теперь это ему на руку.

– И давно у вас так заведено? – спросил генерал.

– А вы как считаете? – дерзко ответил Макар. Дерзко для Макара. Тут же он подумал, что не стоит дерзить генералу. Он Макар, а не Севастьян. – Извините, но ваш вопрос...

Анцупов было приподнял брови.

– У вас с братом сложилась довольно стройная система общения. Я теряюсь в догадках, какие еще условные знаки остались в вашем распоряжении и что можно передать с помощью такого языка.

– А беспокоит вас больше, что передам ему я или что передаст он мне?

Анцупов выдержал паузу.

– Передайте ему, если сможете, что если он вздумал со мной пошутить, это будет его последняя шутка. Да и ваша тоже.

Он повернулся к Платонову.

– Достань куртки обоих цветов.