Глава 4.2

Неожиданный стук в дверь заставил его поспешно спрятать папку в ящик стола, тогда как сверху остался лежать текст его роли.

И не зря: это был Чан. Быстрый взгляд, брошенный им поверх стола, убедил его в том, что молодой господин не теряет времени даром. На самом деле так оно и было.

– Сэр, – строго напомнил он, – прошу извинить за беспокойство, но в этом доме ужин обычно подают в семь часов. А поскольку сейчас уже начало восьмого…

– Спасибо, Чан, но сегодня я не буду ужинать. Я совершенно не голоден.

– Извините, сэр, – тон его стал еще строже, – но я не приму отказ. Вы должны хорошо выглядеть. Мистер Пул не позволил бы вам этого. А я обещал ему присмотреть за вами.

Максиму пришлось подчиниться.

– Ладно. Я приду через минуту.

Впрочем, присмотрись Чан повнимательнее, то, вероятно, заметил бы, что имя «Петр» в тексте Максим своей рукой вычеркнул и надписал сверху: «дядюшка», что было намного ближе к правде.

Аша до сих пор была на него обижена за то, что он не прислушался к ее мнению, и не больно хотела разговаривать. А его так и подмывало кое о чем ее спросить. Он даже схватил ее за руку, но она вырвалась. Ну и пусть, решил Максим. Скоро он и так узнает все. По меньшей мере до утра дядюшка останется в своей спальне. У него есть еще время, чтобы прочесть дневники и положить их на место, прежде чем тот хватится. Похоже, его ждет бессонная ночь.

Или еда на этот раз оказалась невкусной, или он действительно потерял аппетит. Наконец он бросил салфетку на стол и поднялся в комнату к дядюшке.

На покорителя Нангапарбат жутко было смотреть. В нем едва теплилась жизнь. Бледный, осунувшийся, он наконец уснул после изнурительной борьбы со смертью, которую только что выдержал. Максим постоял у его постели, всматриваясь в это обескровленное лицо, когда-то способное пробуждать зависть. Просто не верилось, что этот больной, зависимый от окружающих старик и есть тот самый парень из Джамму. Он содрогнулся при мысли о том, что когда-нибудь сам будет вот так же беспомощно лежать на пуховых подушках, а следующее поколение у его изголовья – недоумевать по поводу услышанных признаний.

Он пробыл там не больше минуты, а ему показалось, что все сорок лет, разделяющие того дядюшку и нынешнего. Вдруг спящий перестал сопеть и пошевелился. Максиму не хотелось, чтобы тот увидел его у своей постели, поэтому, стараясь не скрипеть половицами, он вышел на носках и осторожно прикрыл за собой дверь.

*****

Ни об Аше из Джамму, ни об Амрите дядюшка так ни разу больше и не вспомнил. Отдельные мгновения, мимолетные встречи.

Одного Максим не мог понять: где же Петр Шемейко, чей аккордеон поднял он со дна моря? Он уже заканчивал чтение дневников, а возлюбленный племянник до сих пор не объявился.

Это имя он увидел почти в самом конце, и даже обрадовался. Еще немного, и наступит полная определенность. Этому должно быть очень простое объяснение. На сегодняшний день с него вполне хватало сюрпризов. Если бы!

Петр Шемейко приехал навестить дядюшку ровно год назад, и тот сразу же принял его с раскрытыми объятиями. Встреча прошла в необыкновенно трогательной обстановке. И, судя по восторженным отзывам, с этого момента дядюшка души в нем не чаял, внезапно проникшись к найденному племяннику сильной и нежной привязанностью. Еще никого в своей жизни он так не любил. За этими строками виднелись скупые слезы, медленно скатывающиеся по дряблым щекам.

Пока они жили вдвоем, Чан прекрасно справлялся один со всеми обязанностями по дому. Но с приездом племянника дядюшка решил взять еще прислугу, и тогда в доме появилась Долли, хорошо воспитанная белая девушка из порядочной семьи, попавшей в трудное положение.

Максим едва различал текст. В комнату незаметно прокрались сумерки. Только сейчас он обратил внимание, насколько стало темно, и включил настольную лампу.

Долли, подумал он. Как странно. Еще одно совпадение?

Кажется, Петр чувствовал себя счастливым. В свою очередь, дядюшка был совсем не против того, чтобы они вместе проводили время. Он знал об этом его увлечении и сквозь пальцы смотрел на то, что она всего лишь прислуга. При такой терпимости его племяннику можно было только позавидовать.

У Долли оказался приятный голос. В день рождения дядюшка подарил ему аккордеон, чтобы он мог ей аккомпанировать. Вместе у них получился стройный дуэт. Дядюшка даже пригласил гостей и попросил их выступить перед ними со своей программой, и, если верить тому, что он об этом рассказывал, они имели огромный успех. Сам дядюшка был попросту в восторге. Как составитель и режиссер этой программы, он считал, что они превосходно с ней управились.

Но затем случилось нечто непредвиденное. Задержавшиеся на ночь гости утром разъехались, а вот Петр…

В этот день дядюшка посвятил ему лишь одну строчку. Вероятно, он не нашел бы способа лучше отразить свое разочарование. Максим впился в нее глазами. Очень странно.

«Я приказал Чану отвести его в террариум. Жаль! Впрочем, мы с ним такие разные…».

И дальше ни слова о племяннике. С каким-то презрительным равнодушием дядюшка обошел молчанием обстоятельства его внезапного отъезда. Или, правильнее сказать, исчезновения. Максим еще раз вернулся к последним словам, в которых говорилось о Петре. Как будто следующую страницу просто вырвали. Он даже сверил даты. Нет, все правильно. Запись сделана после спектакля, ровно на следующий день.

И больше ничего. Никаких объяснений, кроме одной этой фразы.

Максим оказался прав: что-то произошло между ним и дядюшкой, в результате чего аккордеон очутился на морском дне, а Петр уехал не пожелав проститься.

Уехал, ушел, сбежал? Об этом ни слова. Ни слова?!.. Неправда! А эта строчка? Его кинуло в жар.

Он вздрогнул. «Я приказал отвести его в террариум».

Теперь уже холод прошел у него по спине. Но ведь это же означало… Нет, он отказывался этому верить! Мог ли дядюшка поступить таким образом?

Максиму показалось, что если он сию же минуту не проверит все до конца, то до утра не доживет.

За окном было уже совсем темно. Он схватил фонарь, чтобы не зажигать в террариуме свет, который сквозь прозрачный потолок могли увидеть из окон коттеджа, и выбежал на крыльцо. Тут его начало знобить. Удивительно, как при этом он еще сохранил способность рассуждать трезво.

Стуча зубами от страха, он все же заставил себя войти в террариум. Каждый сгусток темноты таил в себе невидимую опасность. Острый луч фонаря выселял ее из одного места и загонял в другое, такое же. Казалось, шаг в сторону – и он обязательно должен был на что-нибудь наткнуться. Иногда и в самом деле, пронизывая стеклянную перегородку, луч выхватывал из темноты гладкие кольца, отливающие матовым блеском. Потревоженные во время отдыха, они начинали шевелиться.

Луч фонаря скользил по табличкам, прибитым к ограждению. Возле отсека с надписью «Немезида» он остановился. Затаив дыхание, достал журнал и открыл его, сначала на последней заполненной странице, там, где была закладка. Попав под луч, белая бумага на мгновение заслепила глаза. После чего указательный палец побежал по строчкам, пока не нашел запись от того дня, когда исчез Президент. Напротив даты, в графе исполнения стоял прочерк! Все было именно так, как он и предполагал. Но если раньше где-то в глубине его души еще теплилась надежда, то в этот миг от нее не осталось и следа.

Сдерживая волнение, Максим пролистал журнал в обратную сторону. Вот день, когда исчез Петр Шемейко. Никаких сомнений! В этот раз у Немезиды тоже не взяли яд.

Руки у него задрожали, и он едва не уронил тетрадь. Так вот что имел ввиду дядюшка, говоря о террариуме! Мысленно он повторил запомнившуюся фразу. Господи, подумал Максим, это же совершенно очевидно! И как можно было не увидеть? Ну еще простительно для кого-то, кто не знал дядюшку. Нет, просто раньше он боялся в это поверить. Собственный племянник! Мороз шел по коже от всех этих открытий, одно похлеще другого. Он представил, как, отчаянно отбивающегося, с перекошенным от ужаса лицом того подсаживали в вольер с коброй. И некому было придти на помощь. Хотя, нет. На стороне жертвы – молодость и сила. Не так-то легко было бы Чану с ней управиться. Как же ему это все-таки удалось? Узнает ли он когда-нибудь? Как и о том, что заставило дядюшку так поступить.

Привлеченная светом, змея приподняла голову и рассматривала Максима своим тусклым, немигающим взглядом. Она была свидетелем и участником этой жуткой сцены. Вглядываясь в ее бесстрастные глаза, он словно надеялся прочесть в них ответ, что же здесь все-таки произошло.

*****

С этого момента рукопись перестала вызывать у Максима что-то, кроме отвращения. Ему пришлось постараться, чтобы преодолеть это в себе, прежде чем он открыл следующую страницу.

Около полугода прошло с тех пор, как исчез Петр. Дядюшку не тревожили ни сомнения, ни угрызения совести. Он предпочитал попросту не вспоминать о своем племяннике, так, словно его никогда и не существовало. Однако следующие строки застали Максима уж точно врасплох.

Внезапно оживший Петр Шемейко снова прибыл на Цейлон! Прямо из Винницы, самолетом через Киев и Дели. Живой и невредимый Петр Шемейко. Как будто ничего не случилось. Максим не верил своим глазам. Получается, что он все же обманулся, и что ни о чем таком дядюшка даже не помышлял, а полгода назад Петр-таки действительно уехал, пусть даже неизвестно, по какой причине. Ну что ж, видимо, примирение состоялось, и теперь все должно пойти на лад. Сам же Максим почувствовал облегчение и, конечно, определенную неловкость оттого, что приписывал дядюшке убийство собственного племянника. Возможно, немало темных дел оставалось на совести человека, связанного с наркобизнесом, но только не это. А что же тогда террариум? Наверное, тут следует искать другое объяснение.

Встреча прошла гладко. О старом не вспоминалось. Дядюшка распорядился достать из погреба бутылку выдержанного вина, и они мило отпраздновали его возвращение.

Как и тогда, дядюшка восторженно описывал очередной приезд племянника. К тому времени в доме появилась новая прислуга. На этот раз ею была Амрита.

Максим протер глаза, воспаленные от бессонной ночи, и вторично перечел это место.

Снова они были вместе, только теперь Петр и Амрита. Как и в случае с Долли, дядюшка не возражал против этой дружбы. Хотя она была старше его лет на десять, но ее привлекательная внешность и общительный характер стирали разницу в возрасте. Все шло как нельзя лучше. Дядюшка опять настоял на том, чтобы поставить небольшой спектакль, и чтобы они оба приняли в нем участие. С увлечением взялся он за его постановку. Петру и Амрите отводились главные роли. На вечер были приглашены гости. Их было немного, но подготовка велась всерьез. И, как результат, спектакль прошел под взрыв аплодисментов. Гости горячо поздравляли дебютантов, а дядюшка, по его собственным словам, давно не испытывал такого воодушевления.

Утром гости разъехались. А вслед за ними исчез и Петр – неожиданно, ни с кем не простившись. И вновь – молчание, которым дядюшка окутывал обстоятельства, связанные с его внезапным исчезновением. Ни слова о том, что послужило поводом к разрыву. Ни слова – об отъезде. Только скупое, но леденящее кровь упоминание о террариуме.

Максим вытер рукавом испарину, проступившую у него на лбу. Он словно из осколков выкладывал мозаику, был близок к решению, но так и не находил цельного узора. Дважды Петр срывался и уезжал, и в обоих случаях сразу после спектакля. В этом было что-то роковое, а точнее сказать, просматривалась определенная закономерность. Потом ему пришло в голову, что, похоже, на этом закономерность не заканчивалась.

Ожидание обнаружить нечто большее заставило его взять в руку фонарь и еще раз отправиться в террариум. Луч беспокойно подрагивал впереди него, пока он осторожно шел узким проходом. К тому времени ущербная луна уже выплыла на середину неба. Месячный свет, пронизывающий стеклянную крышу, бледнел и таял при его приближении.

Он снова подошел к отсеку Немезиды. Змея отдыхала, свернувшись в кольцо. Максим нетерпеливо потянулся к журналу. Перевернул несколько страниц в поисках графика за октябрь прошлого года. Вот и он. Его глаза с жадностью рыскали вверх-вниз по графе, высматривая нужное число. Но еще до того, как он его обнаружил, Максим успел заметить, что в этом месяце не было ни единого пробела.

Прежде времени на него напали сомнения. Неужели предчувствие его все-таки подвело? Но он знал, что не остановится, пока не добудет исчерпывающие доказательства того или обратного.

Максим перешел к следующему отсеку и взял в руки журнал, подписанный: «Фараон». Подсвечивая себе фонарем, пролистал страницы. Октябрь прошлого года. Дрожащий луч упирался в раскрытую тетрадь, а ему казалось, что это цифры прыгают у него перед глазами. Впрочем, одного взгляда, брошенного мельком, оказалось более чем достаточно. Вот он, знакомый прочерк, оставленный рукой Чана! Как раз напротив даты, совпавшей с последним отъездом Петра.

*****

Звезды мерцающей россыпью повисли над головой. Утро обещало быть солнечным. А пока что погруженный в темноту океан сливался на горизонте с небом. Гребешки волн едва заметно искрились в серебристом свете луны. Максим постоял у самой кромки берега, стараясь уловить дыхание моря. Почти не различимое, оно было здесь-таки, у самых его ног. Белесая пена, чей отблеск еще пробивался сквозь темноту ночи, покрывала невидимые волны. По неосторожности он подошел слишком близко, и одна из них, кажется, успела лизнуть носки его обуви.

Хотя Максим тотчас об этом забыл. Всасывающий шелест волны во время отката прозвучал как угрожающее шипение змеи. Он инстинктивно отскочил, как если бы услышал его на самом деле, но заставил себя про это забыть, разделся и шагнул вперед.

Он плыл, врезаясь в море с непонятным сладострастием. Теплый поток незаметно бежал по телу, как во сне. Он окунулся с головой, стремясь почувствовать его каждой клеткой. Океан напоминал о себе лишь прикосновением. Но Максим ощущал себя его частью.

Оглянувшись, он неожиданно для себя не увидел берега. Только очертания пальм и острую крышу дядюшкиного дома. И тут его впервые достало сосущее под ложечкой чувство оторванности от земли. Ненавистная крыша внезапно превратилась в желанный ориентир, и тогда он понял, что у него нет, и, пожалуй, не будет другого выхода.

Хочешь не хочешь, а ему придется через это пройти, через прошлое, которое он успел возненавидеть, – до конца.

*****

Ночь перевалила за середину, когда в тетради перед Максимом оставался тонкий слой непрочтенных страниц. Настороженно приближался он к тому моменту, когда на сцену должен был выйти он сам. Причин для беспокойства набралось более чем достаточно. И он оказался прав.

16 февраля, в тот самый день, когда Максим спустился по трапу самолета на цейлонскую землю в аэропорту Катунаяке, в своем дневнике дядюшка оставил следующую запись:

«Сегодня поистине счастливый день. Я уже начал сомневаться в том, что когда-нибудь он наступит. Но зато теперь чувствую себя так же легко, как и в давние времена. Впрочем, я успел забыть, когда это было… Эти строки я пишу взволнованной рукой, потому что сегодня в мою жизнь вернулся Петр. И надеюсь, теперь уже навсегда…».