Глава 4.5

Хорошо, что он уже был на ногах. Одно лишь воспоминание о мшистом настиле, на котором он только что лежал, могло вызвать очередной приступ тошноты.

Кобра была совсем рядом. При луне ее кожа отливала матово-серебристым блеском. Видимо, ее беспокоило присутствие человека и то, что он начал двигаться. Их разделяла перегородка из стекла, такая же, как и с другой стороны. Она состояла из двух частей, нижняя половина была подвижной, она могла приподниматься и управлялась тем же способом, что и крохотные шторки, имевшиеся в каждом отсеке – разница только и заключалась, что в размерах. В этом случае оба вольера сливались в один. Сейчас она была опущена. Пока. Максим надолго в страхе прижался к двери, словно боялся упустить момент, когда кто-нибудь придет его вызволять. Рубашка прилипла к спине, пропитанная холодным потом.

Зато теперь он отчетливо представлял, что на самом деле произошло с теми двумя. Обманным путем Чан завлекал ничего не подозревающую жертву в вольер.«Черт, снова этот ревматизм! Всегда он невовремя! Прошу вас, сэр, будьте так любезны, подлейте водички вон в тот сосуд, а то мне самому никак не согнуться». Жертва не успевала опомниться, как дверь запиралась на замок, и она оказывалась в западне. Или же ее усыпляли, например, подмешав снотворное в сок. Максим смутно припомнил, как, сделав укол, Чан усадил его в кресло-каталку. Пробуждение происходило уже в террариуме, за запертой дверью. В следующем акте убиралась перегородка между вольерами. Возможно, пока человек вел себя спокойно, змея и мирилась с его присутствием. Он мог передвигаться по обширному вольеру, который становился еще просторнее после снятия перегородки, но не имел права на сон. Поэтому рано или поздно разыгрывалась драма не для слабонервных – тем более что она могла продолжаться бесконечно долго. Все зависело от самой жертвы. Доведенный до отчаяния человек должен был по собственной воле ускорить развязку. Можно и так сказать, что дядюшка их не убивал. Они сами сделали это за него – сами сделали свой выбор.

Да и Максиму было что вспомнить. Дядюшка определенно не любил физического насилия: он предпочитал, чтобы жертва сама ложилась на алтарь, увлекаемая одной лишь силой его ума. Своеобразный способ удовлетворить свое непомерное тщеславие! Именно это обещал ему «баритон» еще в Варшаве, и Максим действительно не мог пожаловаться на отсутствие свободы выбора.

Еще не остывшее тело погружалось на джип, и на несколько часов Чан уезжал с виллы, как было в то утро, когда исчез Президент. По дороге он сбрасывал его на обочину. И никаких следов преступления. Ни у кого не вызовет подозрение человек, умерший в таком месте, как джунгли, от укуса змеи.

Издали хлопнула входная дверь. Вспыхнул ослепивший его электрический свет. Максим воспрянул духом. Хотя, если судить по уверенным шагам, это мог быть только Чан. А впрочем, не все ли равно? Пусть будет кто угодно, что может быть хуже одиночества в подобном окружении! Только на секунду ему стало страшно: а не для того ли тот, собственно, явился, чтобы поднять ту самую перегородку? Но он сразу же себя успокоил. Всех своих актеров дядюшка убивал только после спектакля. Вплоть до этого момента ему ничего не грозит, они будут его запугивать, но не более. В его распоряжении оставались сутки и еще целая ночь. За это время он обязательно успеет что-нибудь придумать.

Чан появился в проходе, хозяйским оком поглядывая по сторонам. У соседнего отсека он ненадолго задержался. Потом подошел к Максиму.

– Ну как, отдохнули, сэр? Надеюсь, вы не испытывали никаких неудобств? Я оставил вас в том месте, которое облюбовала для себя Немезида. Надо сказать, она ужасно привередлива, ищет, где помягче, зато, свернувшись в клубок, будет лежать там часами.

– Эй, вы хотите, чтобы меня стошнило? Какого черта вы меня тут заперли?

– Вам не понравилось?

– Не морочьте мне голову! Почему вы это сделали?

– Чтобы вы наконец поняли: с вами не склонны шутить. Эта ночь послужит вам хорошим уроком.

– Что до шуток, по-моему, это вполне очевидно, – Максим с отвращением покосился вправо от себя, где ползала любимица Чана. – А что до остального… – он еще думал: сказать или промолчать? Но решил идти до конца. – Вы ведь все равно на это не пойдете. Я знаю, что бывает после спектакля. Но до тех пор я вам нужен живой. Или я ошибаюсь?

Чан не повел и бровью.

– Ну что ж. Ваша правда.

– Тогда, может быть, для начала все-таки откроете дверь?

– Не раньше, чем я буду уверен в вашей лояльности.

– Послушайте, вы пришли, чтобы выпустить меня отсюда, или чтобы поиздеваться? Не собираетесь же вы меня, в самом деле, держать тут до завтра?

– До завтра? Ни в коем случае. Гости уже собрались. Ждут только вас.

– Гости?.. Какие еще гости? – Максим сделал судорожный глоток.

– Миссис Хептон, доктор Мак-Раст… – бесцветным голосом ответил Чан. – Прочих вы еще не знаете.

Ему совсем стало нехорошо.

– Разве спектакль перенесен?.. – он оторопело посмотрел сквозь сетку, но в спокойных глазах Чана был готовый ответ. – Неужели я столько проспал?! Больше суток – на этой постели?.. Чем вы меня напичкали?

– Вы меня сами к этому вынудили. Сколько раз я пытался воззвать к вашему благоразумию, и все напрасно. Оставь я вас на свободе, вы опять что-нибудь выкинули бы, – Чан достал из кармана ключ, показывая его Максиму. – Пообещайте больше не делать глупостей, и я выпущу вас сию же минуту.

У Максима заблестели глаза.

– А если я дам вам такое обещание, этого будет достаточно?

– Я поверю не вашим словам, а тому здравому смыслу, который, как я надеюсь, одержит над вами победу.

Проклятый вьетнамец! Но все равно, лишь бы оказаться подальше отсюда!

Чан вставил ключ в замочную скважину. Дверь ловушки открылась бесшумно, ни разу не заскрипев. Максим выбрался из вольера, с трудом передвигая ногами.

Они вышли в парк. Максим на полную грудь вдохнул живой ароматный воздух, не пропущенный через кондиционеры. Ноздри приятно щекотнул запах сандаловых деревьев.

К нему возвращалась уверенность.

– Так что же, по-вашему, должен мне подсказать этот здравый смысл?

– У вас нет другого выхода, кроме как делать то, что вам предлагают.

– То есть продолжать играть свою роль… роль молодого Джонатана Пула?

Чан посмотрел на него прищурившись.

– Петра Шемейко, – поправил он.

– Но ведь мы оба знаем, что наступит потом.

– Постарайтесь не допустить ошибки. Сделайте все правильно. Если дядюшка будет вами доволен… Ведь он вас очень любит – пока верит, что вы, это – он. Во всяком случае, это ваша единственная возможность. Бежать вам все равно некуда. Джунгли, это вам не «Диснейленд». А на всех дорогах и во всех населенных пунктах вас будет ожидать полиция. При этом у вас ни документов, кроме, конечно, «засвеченных», ни денег, чтобы купить себе новые. Поверьте, стоит вам лишь немного отъехать от виллы, как на вас тут же наденут наручники. Надеюсь, вы не забыли обещание, которое дал вам инспектор Премадаса?

Максим призадумался.

– А вы не боитесь, что я открою правду вашим гостям? – спросил он вдруг.

– Какую правду? – Чан пренебрежительно пожал плечами. – Скажете им, что дядюшка убил ваших предшественников? Смешно. Вы же не сможете ничего доказать. Дневники? Вам их больше не найти. А на слово вам никто не поверит. Они прекрасно знают, что Петр Шемейко не может убить собственное воспоминание. Вы добъетесь только того, что вам станут сочувствовать. С местной полицией вы уже познакомились. Теперь настал черед познакомиться с гостями.

– Как знать, а если мне удасться все же поколебать их уверенность?

– Не преувеличивайте свои возможности.

– Но они поверят, если я смогу объяснить им причину.

– А вам она известна?

– А вам? – тут же спросил Максим. – Черт! – вырвалось у него. – Почему же все-таки он их убивал?

В ответ Чан задумчиво покрутил головой.

– Боюсь, этого не знает никто.

*****

Из окон первого этажа струился яркий свет и лилась спокойная музыка Глэнна Миллера. В дядюшкиной фонотеке не было ничего более современного. На пороге Максим услыхал приглушенные голоса. Возможно, где-то в глубине души он приготовился увидеть мужчин в военных мундирах черчиллевской армии. Но тогда его ожидало бы разочарование, правда оказалась куда прозаичнее. Человек десять гостей расположились на мягких диванах, и еще меньше разбрелось по широкой гостиной. Дядюшка по-светски болтал, сидя рядом с престарелой леди. Очевидно, леди была до некоторой степени глуховатой, потому что каждую вторую фразу ему приходилось повторять дважды.

Увидев Максима, дядюшка поманил его рукой, а когда тот подошел, встал с его помощью и объявил на всю гостиную:

– Дамы и господа! Разрешите представить: Петр Шемейко, мой дорогой племянник!

Гости приветливо заулыбались, кто-то произнес: «Добро пожаловать на остров Цейлон!». Максим заметил, что его пристально разглядывают. В этот момент тетушка Патриция, как всегда в трудную минуту, со своим тактом пришла ему на помощь.

– Петр, подите-ка сюда, мой милый. Джонатан, позволь мне его обнять, и пусть он побудет около меня. Я успела по нему соскучиться.

Целуя в обе щеки тетушку Патрицию, Максим в то же время успел обратить внимание, что дядюшка глазами велел Чану задержаться.

Аша разносила по гостиной мороженое в высоких вазочках из цветного стекла. Как же ее предупредить? Он знал только один, традиционный, способ, как это сделать: снял вазочку с мороженым для миссис Хептон, и при этом со всей допустимой неловкостью постарался задеть ложечки, лежавшие на подносе. Одну из них ему удалось сбросить на пол. Аша тут же стрельнула глазами по сторонам, проверяя, кто что видел.

– Ах, прошу прощения! – сказала она и потянулась за упавшей ложечкой.

Максим нагнулся одновременно с ней. Сценарий был расписан еще до них.

– Узнай, что дядюшке понадобилось от Чана, – сказал он ей полушепотом, а, выпрямившись, ответил громко, так, чтобы слышала миссис Хептон. – Не стоит извиняться. Это исключительно моя вина.

Аша нарочно замешкалась возле дядюшкиной собеседницы, тем самым отвлекая ее для него. Воспользовавшись паузой, дядюшка подозвал Чана. Тот наклонился над диваном и стал что-то объяснять.

– Спасибо, Петр, – тетушка очаровательно улыбнулась, принимая мороженое из его рук. – Это очень любезно с вашей стороны.

На лице Максима появилось загадочное выражение.

– Можно, тетушка, вас о чем-то спросить?.. Вы преданы дядюшке, не так ли? Всей душой. Наверное, не задумываясь спасли бы его от тюрьмы, если бы она ему грозила, а у вас была бы такая возможность. Ради него вы готовы на все. Не отрицайте, я давно за вами наблюдаю, и успел догадаться, что вы и дядюшка…

– Петр! – с укоризной остановила его миссис Хептон. – Мы с ним как брат и сестра!

– Разве? А мне показалось, что вас связывает нечто большее.

– Исключительно романтические воспоминания, Петр, о былой юности, только и всего. К тому же, поверьте, между мной и Джонатаном никогда ничего не было.

– Тетушка! – он посмотрел на нее с упреком. – А как же «неудачное» путешествие на плоту?

Миссис Хептон зарумянилась.

– Ах, вот оно что! И как же вы это определили?

– По спичкам.

Она сокрушенно качнула головой.

– Ну хорошо. Да, признаюсь, я устроила это нарочно. Незаметно перерезала веревку, связывающую плот, в результате чего мы оказались в воде. Вы правы, спички, чтобы можно было развести огонь, я заблаговременно спрятала в пластиковый пакет, в мои планы не входило стать лакомством для хищников. До сих пор не могу определенно сказать, понял ли Джонатан, что на самом деле тогда произошло… Я была в него влюблена, это тоже правда. И хотела остаться с ним на берегу. Да вот проблема: он этого не хотел.

– Он вас не любил? – догадался Максим.

– Ну вот, слава Богу, мы все выяснили, – недовольным тоном подитожила миссис Хептон.

Он подождал, из уважения к ее чувствам.

– Но, во всяком случае, вы-то его любили, и, как мне кажется, остались верны этой любви по сегодняшний день… И вот что я подумал. Если бы, к примеру, вам пришлось выбирать между мной и дядюшкой, на чьей стороне вы бы оказались?

– Не понимаю, – ее брови сошлись у переносицы.

– Не понимаете? Или не хотите понять, потому что вам так же трудно сделать этот выбор, как между двадцатилетним дядюшкой и шестидесятилетним?

– Петр, Бога ради, объясните, что происходит?

– Прежде всего, я никакой не Петр…

– Что вы сказали?

– Ах, оставьте, тетушка, не делайте удивленное лицо. Когда-то вы были актрисой, и надо думать, очень неплохой. Но всему есть предел. Этот обман зашел слишком далеко.

– Дорогой мой, о чем это вы?

– Прошу вас, не надо! Вы прекрасно знаете, о чем, тетушка. И все это знали, с самого начала, – он обвел глазами гостиную. – Все, кроме меня.

Миссис Хептон поняла, что ей придется уступить.

– Да, это так. Хотя, поверьте, мне искренне жаль. Петр… ах, все равно я не могу вас иначе называть! Когда-то я просила вас не судить наше поколение уж больно строго. Вы должны понять: эти воспоминания – все, что у нас осталось. Так простите же ему эту невинную хитрость с племянником.

– Вы тоже принимали в ней участие. Ведь именно вы помогли дядюшке уговорить меня сыграть в его идиотском спектакле. Вы были с ним заодно!

– Не сердитесь, – мягко остановила его тетушка. – Я была вынуждена это сделать – для него. Еще раз прошу, не осуждайте нас.

Чан был, конечно, прав, она ему ни за что не поверит, подумал Максим.

В десяти шагах отсюда дядюшка спрашивал у Чана, и Аша все это слышала:

– Ты заглядывал к нашим питомцам?

– Безусловно, сэр.

– Ну и как они себя чувствуют?

– Фараон, кажется, немного приуныл.

– А Немезида?

– Она, как всегда, в форме.

– Тогда не бери у нее завтра яд.

– Слушаюсь, сэр.

Отпустив Чана, дядюшка объявил всем, какой он приготовил сюрприз. Небольшой спектакль с участием его племянника. Гости дружно зааплодировали и разместились полукругом у небольшого помоста, загодя сооруженного на свободном пространстве. Шум быстро стих. Тогда Максим понял, что безвозвратно пришел его черед.

Слова, которые он произносил со сцены, нельзя было ни забыть, ни перепутать: сейчас от этого зависело все. Аша выглядела чуточку бледной и играла хуже, чем на репетиции, но только Максим, который репетировал вместе с ней, видел ее сегодняшние накладки. В целом же они припасли несколько интересных решений, которые должны были покорить публику, что в конце концов и случилось. Когда он достал из кармана подаренную ему свирель и, присев на краю помоста, заиграл печальную мелодию, а Аша на вытянутых носках медленно закружилась над ним в грациозном танце, вокруг наступила многозначительная тишина. Наверное, так же было и возле фонтана, в Джамму, много лет назад. Конец был встречен громкими овациями. Дядюшкино лицо сияло от удовольствия. Максим взял Ашу за руку, и они, поклонившись зрителям, сошли со сцены.

– Петр, я хочу тебя обнять, – сказал растроганный дядюшка, в глазах у него блестели слезы. – Это было незабываемо! Спасибо! Посмотрите на него, посмотрите, – повторял он с гордостью, обращаясь к гостям. – Какой он молодец, правда?

Гости по очереди подходили и поздравляли обоих: Максима и дядюшку. Максиму трясли ладонь, или обнимали его, или целовали в щеку, если дядюшку ожидало то же самое. Он обратил внимание, что между ними не делали никакой разницы. Только миссис Хептон издали смотрела на них с невыразимой тоской, причину которой было нетрудно понять.

*****

На ночь гостей разместили по свободным комнатам, в доме их вполне хватало. У пирса не осталось ни одного катера, они все должны были вернуться только утром. Поэтому если бы Максим вздумал снова обратиться к безумной затее с побегом, она так или иначе была бы неосуществима.

Он лежал на кровати в одежде, по привычке просунув руки под голову. Он бы и так не уснул. Завтра или дядюшка попытается его убить, как тех двоих, или на этот раз все обойдется. Если его отпустят, он уедет отсюда как можно дальше, чтобы зажить нормальной жизнью и никогда больше не вспоминать Цейлон. Похоже, дядюшка остался доволен. Гости и он сам признали в Максиме Петра Шемейко. Значит, цель достигнута? А с другой стороны, с его предшественниками поначалу ведь было то же самое.

Максим посмотрел на часы. Было уже далеко за полночь. Гости наверняка видели второй сон. Он спустил ноги на пол и осторожно приоткрыл дверь. Его встретила мертвая тишина. Он благополучно достиг конца коридора, выглянул за угол, убедившись, что и в том крыле все спят, пересек опустевшую гостиную и крадучись прошел мимо комнаты Чана.

В спальне Аши горел свет, пробивавшийся сквозь щелку двери. Он тихо постучал. Аша впустила его в комнату.

– Я уже начала волноваться, думала, ты не придешь.

– Я должен был придти. В такую ночь я ни за что не остался бы один.

– Знаешь, наверное, ты был прав в отношении своего дядюшки. С каждым днем он вызывает во мне все больший страх. Да, именно страх. Кажется, теперь я начала его узнавать. Я его боюсь!

Он совсем забыл, что просил Ашу подслушать разговор между дядюшкой и Чаном. Теперь это казалось ему не настолько важным. Но то, что она ему сообщила, повергло его в полную растерянность и сделало похожим на тень.

Нахмурившись, он заходил из угла в угол; не найдя утешения, упал в кресло и задумался. Прошла минута, другая. Аша, не выдержав, попыталась вывести его из оцепенения:

– Петр!.. Петр, очнись!

Максим поднял взгляд и понял, что в комнате он не один.

– Я думаю о тех, – признался он, – которые были передо мной. Пробую понять, где же они промахнулись. И знаешь, чем дольше над этим размышляю, тем больше убеждаюсь, что они сыграли свою роль именно так, как того требовал сам дядюшка. Господи, но тогда почему же он их убил?

Аша ничего не ответила. Максим в отчаянии смотрел мимо нее.

– Что бы ни ожидало меня завтра, я чувствую собственное бессилие, и это меня больше всего угнетает, – он подавленно опустил голову.

Аша подошла и обняла его сзади, стараясь утешить по мере возможности, в ответ он не задумываясь мягко коснулся ее пальцев.

– Позволь, я у тебя останусь, – попросил он, ощутив ее тепло.

Она завернула обратно прядь его волос, упавшую ему на лоб.

– А если нас увидят, что тогда?

– Ерунда, все спят.

Аша с ним не согласилась.

– Это ничего не значит. Всякое может случиться. Мистер Пул очень плох. За последние три ночи меня будили пять раз. Что будет, если Чан застанет нас вдвоем? Ночью, в моей комнате… Дядюшка ни тебе, ни мне этого не простит.

Максим сосредоточено нахмурил брови. Аша, сама того не ведая, навела его на свежую мысль. Что она там сказала про дядюшку?

Она продолжала что-то говорить, он ее не слушал. Вдруг он оборвал Ашу на полуслове, схватив за руку.

– А и в самом деле, интересно, как отреагировал бы дядюшка, увидев нас вместе?.. Знаешь, я начинаю думать, что если они сделали все по правилам, и это не помогло, то, возможно, было бы лучше, если бы они поступили вопреки им? – Максим откинулся на спинку кресла, его глаза снова заблестели. – Вот послушай. В каждом из этих случаев дядюшка использовал разные эпизоды из своей жизни. Эпизоды-то разные, но есть в них и кое-что общее: женщины! Меня все время удивляло: с какой стати он выбрал именно эту тему? Почему не Нангапарбат или кино, предмет своей гордости? Что такого было в этих серых, в общем-то, далеко не героических эпизодах его юности? Сколько ни старался, я не находил там ничего, на мой взгляд, стоящего внимания. И все-таки – женщины. Дядюшка предпочел их Нангапарбат и кино. Почему для него это так важно? То, что он не был влюблен, совершенно очевидно. В его воспоминаниях это всего лишь мимолетные встречи, не более того. Будь в его жизни любовь, страсть, она обязательно нашла бы отражение в дневнике. Первая женщина, первое увлечение… Но там нет и намека на что-либо подобное! Наоборот, я бы даже сказал, он проявлял к ним скорее безразличие, чем интерес. Вот, кстати, и моя дорогая тетушка со своей стороны это подтвердила. И что же в итоге? А вот что, – Максим прищелкнул пальцами, заостряя ее внимание. – С каждым актером дядюшка непременно устраивал спектакль, гости приглашались на вечер, а уезжали только утром. Следовательно, была еще ночь. Всегда одно и то же: последняя ночь накануне того дня, когда он расправлялся со своими актерами! Ночь, которая становилась как бы естественным продолжением спектакля… И не только ночь! Нет, да что там, по большому счету все мое пребывание на Цейлоне – вот настоящий спектакль. Вот это я и упустил из виду! Теперь-то ты понимаешь?..

Аша уклончиво пожала плечами.

– Не знаю… Женщины, гости, ночные спектакли…

– Ну, и… – Максим досадливо поморщился. – Женщины, гости, ночные спектакли… – повторил он за ней. – Как ты не понимаешь? Дядюшка никого никогда не любил. Он был… импотентом! (У Аши вытянулось лицо). Вот именно! Представь: дядюшка – змеелов, дядюшка – покоритель Нангапарбат, дядюшка – кинозвезда. И вдруг: дядюшка – импотент. Какой удар по его тщеславию! Нет, это была как раз та часть его самого, с которой он ни за что не согласился бы примириться. Для него было крайне важно уничтожить, вытереть навсегда этот факт из своей жизни. Именно это он и собирался сделать с моей помощью. Ты должна была стать той самой Ашей, которая развеяла бы все сомнения. Ты и я, мы призваны были заполнить мучительный для его честолюбия пробел молодых лет. И вот здесь он, как обычно, оказался на высоте. Уже одно то, что мы сблизились, никак не назовешь случайностью. Нас было только двое в этом сумасшедшем доме, окруженном джунглями. Как же тут не сблизиться, на радость дядюшке! В противном случае мы бы сами сошли с ума. Разве нет? Он, конечно, знал, что, рано или поздно, это должно произойти, и прежде всего потому, что сам толкал нас в объятия друг друга. Радуясь тому, что нашли себе отдушину, мы ни на секунду не переставали быть марионетками в его руках. Ему оставалось только дожидаться, когда взойдет посев. При этом никто не имел права догадаться, что же происходит на самом деле. В этом он боялся признаться даже самому себе. И еще мне кажется, теперь я понимаю, почему он отказался лечь в клинику: не потому ли, что там мог всплыть этот его недостаток? Смерть его так не пугала, как правда.

– Так значит, те актеры…

– Они обманули его ожидания. Убивая их, вместе с ними он хотел убить самую мысль о том, что был импотентом.

Аша понимающе кивнула головой, а потом снова засомневалась.

– Хорошо. Но ведь это только предположение.

– Которое легко проверить.

– Каким образом?

– А вот каким, – он взял с ее стола кухонный нож и решительно надрезал тыльную сторону своей ладони. Капли крови зачастили, падая на белую простынь. – Это все, что я могу для него сделать.

Прикрыв ладонью рот, Аша, очевидно, хотела сдержать испуганный крик, как будто и в самом деле это была ее кровь.

*****

Максим не стал возвращаться к себе. На рассвете в доме поднялся переполох. Это означало, что Чан уже вошел к нему в комнату и застал одну лишь примятую постель.

Аша выглядела соблазнительно в ночной рубашке. Еще больше, чем в купальнике. Ее обнаженные плечи отливали равномерным загаром, оттененным белой тканью. Жаль, что утреннее солнце не проникало в ее комнату.

Оба вздрогнули на требовательный стук в дверь. Но сомнения запоздали, и Максим кивнул головой. Аша подошла к двери и повернула торчащий ключ.

На пороге стоял Чан, как никогда, позеленевший от злости. Гости толпились за его спиной.

У Максима появилось ощущение, словно он кого-то любил, а потом вдруг вспыхнул яркий свет, и оказалось, что зал заполнен зрителями.

– Сэр, – негодуя, сказал Чан, – своим исчезновением вы подняли на ноги весь дом. Мы боялись, как бы с вами ничего не случилось. У меня на это была особая причина. Вы же знаете, я отвечаю перед вашим дядюшкой… Тем более то, что мы здесь находим, заслуживает самого глубокого порицания. Как вы могли решиться на этот безнравственный поступок, да еще в то время, как дядюшка в таком состоянии! Вы, на которого он возлагал столько надежд!

В этот момент гостям пришлось расступиться, чтобы пропустить дядюшку. Тот вошел, опираясь на плечо Мак-Раста.

– Ох, сэр, – покаянно пожаловался Чан, – искренне сожалею, что не сумел предотвратить это ужасное безобразие…

Дядюшка прикипел глазами к красному пятну, расплывшемуся по простыни. Что-то в них появилось неземное, так что вряд ли он прислушивался к тому, о чем продолжал говорить Чан. Гости предпочитали не вмешиваться. Вдруг, очнувшись, он обвел потеплевшим взглядом окружавшую его толпу.

– Пожалуйста, Чан, не трогай их, – неожиданно примирительным тоном сказал он. – Разве ты не видишь? Они еще так молоды. Прошу вас, господа. Давайте простим их за то, что они совершили. В конце концов, кто из нас в этом возрасте не совершал подобных ошибок?

*****

Спустя полчаса Максим услышал, как Чан в открытую дверь панорамы Нангапарбат на втором этаже, обращаясь к дядюшке, сообщил об отъезде гостей. И впрямь, последний катер только что ушел в море.

– Прекрасно, Чан, – ответил дядюшка, выходя оттуда и закрывая за собой дверь. – Я очень доволен.

Увидев Максима, он поманил его пальцем.

– Петр! Подойди сюда… Не бойся, ругать я тебя не стану, – прибавил он, видя, что тот колеблется. – Я только хочу еще раз на тебя взглянуть.

Максим подошел, решив показать дядюшке, что он его нисколько не боится. Их глаза встретились совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Изборожденное морщинами дядюшкино лицо выражало только нежность и ласку.

– Видишь ли, Петр, хоть ты и заслуживаешь на самое суровое наказание… – он сокрушенно покачал головой, – но что я могу поделать, когда ты весь в меня! Дай-ка я тебя обниму… Я очень люблю тебя, Петр!

Дядюшка прижал его к себе, обнимая и похлопывая по спине. Затем смахнул набежавшую слезу и оглянулся, подзывая Чана.

– Пошли, Чан. Отведи меня, пожалуйста, к Немезиде. Настало время, теперь я встречусь с ней со спокойной душой.

Солнце успело высоко взойти над океаном. Пальмы бросали на песок густые и короткие тени. Море безмятежно напускало волны на берег, презирая течение времени.

Аша присела на берегу, подогнув колени и уткнувшись в них подбородком. Максим догнал ее и тоже сел рядом.

– Куда это они? – поинтересовалась она.

– В прошлое, – ответил он, пожимая плечами, и это было правдой. – Здесь им больше нечего делать. Как сказал бы дядюшка, этот мир давно уже им не принадлежит… И знаешь, что? – добавил он после того, как Аша промолчала. – Возможно, с моей стороны это и самообольщение, но все же я надеюсь, что мне никогда не придется состариться.

Она легко догадалась, что он хотел этим сказать.