Глава 4.3

В окна входил бледный рассвет. Небо занималось над краем океана. Переменчивый ветер то начинал трепать занавесками, то снова затихал, ненадежный, как и предстоящий день.

Наверное, все уже проснулись. Рискованно было бы сунуться в библиотеку прямо сейчас. Он мог столкнуться с Чаном на лестнице, и тогда будет трудновато объяснить, что он так рано собирается делать наверху. Стоит дождаться удобной минуты, чтобы нанести дядюшке визит, а по дороге нырнуть в библиотеку.

Похоже, утром дядюшка почувствовал себя лучше. Аша успела отнести ему в спальню завтрак, состоящий из ветчины и яичницы, зажаренной с овощным гарниром – наверно, ему было не просто лучше, а гораздо лучше. Как только он сможет сидеть за столом, то сразу же потребует, чтобы его перенесли в библиотеку. Максим правильно поступил, что не поторопился с дневниками, но слишком затягивать может быть опасно вдвойне.

Поэтому он заткнул папку за пояс, а чтобы не было видно, одел пиджак, застегнув на нижние пуговицы, и в таком виде поднялся наверх. Не доходя до дядюшкиной спальни для верности оглянулся по сторонам и юркнул в библиотеку, плотно прикрыв за собой дверь.

Комната оставалась нетронутой со вчерашнего дня. Все было попрежнему, тот же стул в стороне, как бы не на месте, и даже стакан на полу. Вот только лужа успела высохнуть.

Максим шагнул к столу. Третий ящик сверху, он прекрасно его запомнил. Папка снова заняла свое место, а он мимоходом бросил взгляд на снимок двух близнецов, украшавший стол. Опережая еще не созревшую догадку, рука сама потянулась за ним.

Отпечаток был плохого качества, любительский, и носил все характерные приметы фотоснимков того времени. Бумага – потрескавшаяся на сгибах, но вот только почему-то не пожелтевшая. За такой срок? Значки на лацканах, впрочем, просматривались достаточно отчетливо. О чем подумал дядюшка в тот момент, когда Максим, чтобы упрочить его доверие, брякнул, будто видел точно такой же у своего отца? Безусловно, это была неудачная шутка, и скорее даже не шутка, а накладка, прокол. Хотя упрекнуть ему себя не в чем, тогда он еще ничего не знал.

Братья тесно прижимались друг к другу. Их взаимная привязанность не вызывала сомнения. И все же, вглядываясь в их лица на этой старой фотографии, он поймал себя на мысли, что не верит ей ни одной секунды. Что-то было здесь не так, определенно. Но вот что? В это время он пробовал сформулировать какую-то мысль, только она от него постоянно ускользала.

Пока он вертел фотографию в руках, то обнаружил, что между стеклышками за ней спрятано еще несколько штук. Он вынул стеклышки, и фотографии рассыпались на полу. Он нагнулся и поднял первую попавшуюся. На ней стоял только один из близнецов, трудно сказать, который, хотя нет – наверное, смеющийся, потому что этот тоже улыбался, растянув рот до ушей. Точно, он. Они так похоже смеются. Просто один к одному.

У Максима вдруг пересохло во рту. Он положил рядом оба снимка, тот, на котором они стояли вместе, и тот, на котором мальчик был сам. Никакой разницы. Даже крупицы пыли, оставшиеся на фотопленке, те же. Ну конечно, фотомонтаж! Это же очевидно! И как он на это попался? Присмотревшись, он увидел тонкую белую окантовку вокруг одной из фигур, заметную на темном фоне. Грубый, дилетантский фотомонтаж! Из двух снимков дядюшка сделал один. Второй наверняка где-то здесь. Но искать уже не имело смысла. В подлинности найденного снимка он не сомневался. Бумага действительно пожелтела от времени, а в углу белела фиксажная надпись, оставленная фотографом тех лет: «П. Ш., 1942 год». Вот теперь все становилось по своим местам.

На столе около телефонного аппарата, как всегда, на видном месте, лежала телефонная книга, заполняемая от руки. Дядюшка вполне обходился без справочников, да и о том, что он вообще куда-то звонил, Максим ни за что бы не узнал, если бы не сердечный приступ. Он открыл ее и прошелся по алфавиту. Палец остановился на букве «П» – «полиция». Действительно, на всю страницу только и значился один номер, принадлежавший полицейскому участку. Максим забрался рукой за шкаф и включил телефон. Услыхав гудок, набрал номер. Долго никто не подходил. Наконец в трубке раздался шорох, и ему ответили на сингальском, но существуют слова, которые, вероятно, можно понять на любом языке.

– Полицейское управление слушает… Алло! Это полиция Киринды. Кто у телефона?

– Сэр… – сдавленным голосом произнес Максим. – Вы говорите по-английски?

– Продолжайте, я вас слушаю, – ответили теперь уже по-английски, хотя и с сильным акцентом.

– Мне необходимо поговорить с кем-то из вашего начальства, – неуверенным тоном заявил Максим.

Его фразу переваривали в течение пяти-шести секунд, что было, наверное, все же многовато.

– Я инспектор Премадаса, – наконец прозвучал ответ. – В настоящее время поблизости нет никого выше меня рангом.

– Я звоню с виллы, принадлежащей мистеру Пулу, это на границе с национальным парком Яла…

– Можете не объяснять, я знаю, где это, – перебил Премадаса. – Так что у вас за проблемы?

Максим опасливо покосился на дверь и прикрыл трубку ладонью.

– Что у вас там стряслось? – повторил полицейский.

– Я хочу сделать заявление, – он собрался с духом. – Здесь ожидается убийство.

Премадаса, кажется, пришел в замешательство.

– Вы что-то произнесли, пожалуйста, повторите, – затребовал он.

– Здесь должно произойти убийство, – осмелел, напротив, Максим. – Завтра, нет – послезавтра, наутро после спектакля… Именно послезавтра.

– Какой еще спектакль? Вы можете говорить вразумительнее?

– Придется поверить, что это не розыгрыш. Вы должны вмешаться. Этот мистер Пул – опасный маньяк.

– Что вы имеете ввиду?

– То, что он уже убил двоих, и готовит очередное преступление.

– Вы сказали, убил двоих. Я правильно вас понял?

– Именно так.

– Когда это произошло?

– В прошлом году, один раз – в марте, другой – в октябре. Если хотите, я могу назвать точную дату…

– Боюсь, что у нас не зарегистрировано ни одно нераскрытое убийство, которое подпадало бы под вашу версию… А вы это можете доказать?

Этот Премадаса был неповоротлив, как слон. Максим начинал терять терпение.

– Доказательства? Вам нужны доказательства? Они у него в письменном столе. Третий ящик сверху.

Очевидно, Премадаса еще колебался.

– Вы только что сказали, что мистер Пул готовит следующее убийство… Насколько я понимаю, вам известно, кто станет его жертвой.

– Известно, – глухо произнес Максим. – Его очередная жертва, это я.

– Н-ну хорошо, – Премадаса вздохнул прямо в трубку. – Приезжайте ко мне в управление, мы продолжим разговор в моем кабинете.

– Но это невозможно! – застонал Максим. – Дорога размыта. Между виллой и ближайшим селением – десять миль непроходимых джунглей. Мы отрезаны от внешнего мира. Я в ловушке. Мне отсюда не выбраться без вашей помощи. Пожалуйста, помогите мне!

Похоже, Премадаса задумался.

– Не скрою, – признался он как бы нехотя, – у нас кое-что есть на вашего мистера Пула. Мы уже давно к нему присматриваемся. Грязный торговец «белой смертью»! Вот только маловато улик, чтобы предъявить ему обвинение. Очень скользкий тип, – он снова замолчал, в этот раз надолго.

– Инспектор! – позвал Максим, испугавшись, что их, возможно, разъединили.

– Хорошо, – снова услышал он голос Премадасы, – попробую вам помочь.

– Что мне делать?

– Ничего. Ровным счетом ничего. Не подавайте вида, будто вам что-то известно. Ведите себя так же, как и прежде. Старайтесь безукоризненно подчиняться всем его требованиям. Он не должен ничего заподозрить, это главное. Мы же в это время что-нибудь придумаем.

– Поторопитесь, прошу вас!

– Не беспокойтесь. И помните, самостоятельно – никаких шагов. Я категорически запрещаю вам предпринимать что-либо без моего ведома.

На другом конце повесили трубку. Максим успокоился. Полиция в курсе дела; это уже обнадеживало.

Под дверью он прислушался. Снаружи не доносилось ни единого звука. Тогда он нажал на ручку и вышел в коридор. И тут же чуть не налетел на Ашу, которая пятясь выскочила из дядюшкиной комнаты: в руках у нее был поднос, заставленный грязной посудой. Она охнула, но, узнав Максима, быстро успокоилась.

– Что ты тут делаешь? – спросила она и бросила взгляд на дверь библиотеки.

Максим его перехватил.

– Разве не видишь? Собрался навестить родного дядюшку. Я ведь, кажется, его ближайший родственник. Не правда ли?

Аша опустила глаза и хотела было пройти мимо. Но Максим удержал ее за локоть.

– Нам нужно поговорить.

– Не сейчас. Я очень занята.

– Начхать мне на твою занятость! Думаешь, это важнее того, что я собираюсь тебе сказать?

– Извини, у меня совершенно нет времени…

В этот момент хлопнула парадная дверь. Оба замерли, повернув головы в сторону лестницы. Снизу донеслись голоса Чана и доктора Мак-Раста.

– Входите, сэр, прошу вас. Извините, что не смог встретить вас на пирсе. Знаете, мистер Пул… Ему нужен постоянный уход.

– Да, да, конечно. Не беспокойтесь. Все в порядке, Чан. Как он себя чувствует?

Аша проскользнула мимо Максима.

– Не исчезай, – полушепотом сказал он ей на ухо. – Я скоро приду.

Набравшись смелости, Максим перешагнул порог дядюшкиной спальни. Он спрашивал себя, сможет ли сыграть роль любящего племянника так, чтобы тот ничего не заподозрил. Но в нем с одинаковым успехом боролись совершенно противоположные чувства, и он не знал, сумеет ли возненавидеть человека, одной ногой уже стоящего в могиле.

Дядюшка лежал в своей кровати, обложенный подушками. Его голова была высоко поднята: в горизонтальном положении он попрежнему задыхался. Впрочем, сейчас он и впрямь выглядел намного лучше вчерашнего. На дряблых щеках выступил легкий румянец. Глаза оживленно реагировали на каждый звук. А взгляд наполнился неожиданным оптимизмом, как если бы ему пообещали новую жизнь.

– А, Петр, – его лицо расплылось в приветливой улыбке. – Рад тебя видеть.

Рады, что не сбежал, дядюшка? – вертелось у Максима на языке.

Он заставил себя улыбнуться хотя бы краем губ.

– Вам уже легче, дядюшка?

– А имею ли я право сейчас умереть?

– Позвольте, но кто вам сказал, что…

– Ах, не стоит! – дядюшка пренебрежительно махнул рукой. – Слово в слово я могу повторить все, что говорил, в том числе и тебе, Алистер Мак-Раст за этой дверью. Будто я не замечаю, как они с Чаном шепчутся в стороне, после того как Мак-Раст померяет мой пульс, и не понимаю ничего из того, что происходит вокруг этой постели. Или ты думаешь, я цепляюсь за жизнь, точно какое-то примитивное существо? Поверь мне, Петр, я уже давно успел свыкнуться с этой мыслью. Ничто так не примиряет со смертью, как сама старость. Следующее поколение приходит и вытесняет предыдущее. Земля, по которой я еще хожу, на самом деле уже не моя. Это время мне уже не принадлежит. Поэтому не вижу никакого смысла оттягивать свой уход. Кроме как по одной единственной причине…

Максим надеялся, что дядюшка закончит мысль, но тот неожиданно замолчал.

– Какой, дядюшка? – нетерпеливо спросил он, впрочем, безрезультатно.

– Зато у тебя усталый вид, – присмотревшись, заметил тот вместо ответа. – И вот это уже никуда не годится. Завтра тебе следует быть в идеальной форме… – он вдруг забеспокоился. – Ну сколько можно? Куда подевался Чан? – видимо, дядюшка твердо решил уклониться от ответа на вопрос. – Вот уже полчаса не могу его дождаться. С годами он становится таким неуклюжим.

Максим очень удивился, вспомнив, как минуту назад тот оправдывался перед Мак-Растом.

– А разве он не был только что у вас?

У него внутри что-то екнуло: второй аппарат стоял в комнате у Чана, что, если тот находился у телефона и слышал разговор? Его мог выдать звук набора… Нет, ему не хочется об этом и думать.

Доктор и Чан без стука вошли в дверь. Мак-Раст, на ходу поздоровавшись, сразу же приступил к осмотру.

– А ты сегодня выглядишь так, словно тебя подменили, Джонатан, – сказал наконец он, сворачивая стетоскоп и дружески похлопывая больного по плечу.

– Мне приснился удивительный сон, – признался дядюшка, – как будто янки только что заняли город, я лежу на шелковистой траве, а в небе больше не кружат самолеты. Я слышу над собой голоса, разговаривающие по-английски: «Он дышит, его нужно положить на носилки» – «Там еще один, мы не заберем сразу двоих» – «Да, но тот старый и немощный, а этот молодой и красивый, лучше спасем его»… Как давно все это было!

*****

Аша была поглощена мытьем посуды. Максим остановился сбоку, дожидаясь, когда она обратит на него внимание. Напрасно.

– Аша, послушай, если ты вздумала строить из себя обиженную принцессу, то время, надо сказать, выбрано неудачно.

Она даже не повернула головы. Тогда он перекрыл кран. Струя стала тоньше и наконец превратилась в одиночные капли, все реже разбивающиеся о дно раковины. Наступила глубокая тишина.

– Нам есть что сказать друг другу, не так ли?

– Что тебе надо?

Ее нежелание разговаривать только подстегнуло его. Он схватил ее за плечи и силой развернул к себе. Глядя ей прямо в глаза, спросил:

– Для начала: как мне тебя называть?.. Как тебя зовут по-настоящему?

Ее ресницы испуганно задрожали. Она старалась отвести взгляд, но всякий раз он успешно ловил его снова, как бы она ни пряталась.

– Почему ты молчишь? Аша, ведь не твое настоящее имя?

– Нет, – выдохнула она, глядя мимо него, и только на мгновение решилась поднять глаза. – Как ты узнал?

– Потом. Сначала твоя очередь. Итак?..

Она зябко передернула плечами.

– Мне нечего рассказывать. Твой дядюшка, когда привез меня сюда, заявил, что отныне все будут называть меня Ашей и что я должна забыть о том, что раньше носила другое имя. А если я невзначай пророню хоть слово, то сразу окажусь на улице. Мне было некуда идти, родственники, у которых я жила, наверное, избавились от меня с радостью. Я очень боялась, что он сдержит свое обещание. К тому же, откуда мне было знать, что тебя это заденет!

– Откуда было знать! Она еще рассуждала!

Аша, беззлобная, наивная, глупенькая Аша!

– Петр, пожалуйста, поверь, – сказала она умоляющим тоном, – я не придавала этому значения. Ну разве оттого, что мое имя будет звучать как-нибудь иначе, что-то изменится? Твой дядюшка не лишен странностей, это верно. Но он достаточно богат, чтобы им потакать, а у меня не очень-то большой выбор, чтобы отказаться.

Максим остановил ее нетерпеливым движением руки.

– В том-то и дело, что ты не Аша, а я не Петр! Дядюшка просто обожает присваивать всем подряд собственные имена. Зато с некоей Ашей он познакомился в Джамму, когда ему было столько же лет, сколько сейчас мне. Так же как с Амритой и Долли.

– Какой еще Амритой?

– Все это персонажи из придуманных им пьес. Точнее, они вовсе не придуманы. Потому что это реальные персонажи из его собственного прошлого. И этот спектакль – всего лишь отображение небольшого эпизода, пережитого им самим. Ты же знаешь, он просто помешан на этом! Вся его жизнь осталась там, в пятидесятых годах, здесь у него ничего нет, кроме воспоминаний, которые он отчаянно пытается воскресить.

– Пусть даже и так, нам-то что до этого? Нам-то ведь все равно? – спросила она с надеждой, что он это подтвердит.

– И впрямь, – хмуро согласился Максим. – Никакой разницы, если не считать того, что дядюшка привык убивать своих актеров.

– Актеров? – Аша вздрогнула, механически повторив за ним последнее слово.

– Таких же, как и я. Успокойся, тебе ничего не грозит. Ты его не интересуешь. Ему нужен только я. Иначе говоря, Петр.

– О Боже! Нет, это невозможно!

– А я говорю, возможно! Вспомни, что случилось с Президентом. В этом доме стоит запах смерти.

Она подняла на него глаза, отражавшие недоверие и ужас.

– А как же настоящий племянник?

Он позволил себе иронически усмехнуться перед тем, как она услышит правду. Аша терпеливо ждала.

– То-то и оно. Не было и в помине никакого племянника. Ни сейчас, ни раньше. Вообще, никогда. Не было ни его, ни брата.

– У твоего дядюшки не было брата?

– Представь.

– Да, но на фотографии…

– В свое время и я на это купился. Только этот снимок – фотомонтаж, два кадра, совмещенных вместе. Оба близнеца – один и тот же мальчик, он сам, Петр Шемейко, мой дорогой дядюшка. Да, ты не ослышалась. Потому что это и есть его настоящее имя. Во всяком случае, оно было у него до той поры, когда он стал называть себя Джонатаном Пулом.

Аша отпустила прикушенную было губу.

– Продолжай…

– И я, и все, кто был здесь до меня – актеры, изображавшие его самого в возрасте от восемнадцати до двадцати лет. «Баритон» подыскивал их для него на его родине, стараясь, чтобы они были похожими на настоящего Петра Шемейко, то есть на него. Вот почему дядюшка принял меня с распростертыми объятиями. Те мальчики с фотографии… Впервые ее увидев, я был тронут, я сказал себе: как сильно любят они друг друга! Так оно и было на самом деле. Нет, он не любил никого, ни племянника, ни брата… Всю жизнь он любил только себя. Единственное, чего до сих пор не могу понять: почему он их всех убивал? Если он видел себя в них, то как же мог уничтожить олицетворение собственного прошлого?

Аша слушала, не спуская с него глаз. Максим с сосредоточенным видом продолжал, как бы пробуя ответить на собственный вопрос.

– Этому может быть только одно объяснение. «Баритон» предупредил меня, что если я плохо сыграю свою роль, дядюшка со мной расправится. Возможно, здесь-то и кроется ответ. Те двое где-то сфальшивили, дядюшка это заметил и в какой-то момент перестал верить, что они, это – он сам. Наступившее разочарование тут же перерастало в ненависть к тому, кого еще вчера он любил всем сердцем. Обманутые надежды способны породить жажду мести. Но в еще большей степени, думаю, для него это могло быть отречением от них. Он как бы говорил: это не я! Во всяком случае, одно я знаю твердо, что убить кого бы-то ни было, за исключением настоящего Петра Шемейко, для него – сущий пустяк.

Аша была в растерянности. Несмотря на это Максим снова схватил ее за руку.

– Аша, я должен бежать! Сейчас же, немедленно! Боюсь, этот Чан что-то подозревает. Я пришел за тобой. Давай убежим вместе!

– Нет, нет, – она испуганно вырвала руку. – Я… я не могу.

– Ты боишься?.. Напрасно. Мак-Раст наверху, у дядюшки. Его катер ждет у пирса. Как раз сейчас самый удобный момент, другого такого может не быть.

– Но ведь ты же сам сказал, что меня он не тронет!

Максим засопел.

– Я не вправе тебя уговаривать. Ты должна решить это сама… Хотя, возможно, ты и права. Как знать, может, тебе и в самом деле лучше не подвергать себя риску?.. Ладно, оставайся. Скоро здесь будет полиция, она и заберет тебя отсюдова.

Он еще хотел добавить что-то по поводу того, как ему невесело с ней расставаться, но замялся, потому что не хотел напоследок быть неискренним: пока приходилось притворяться перед дядюшкой, она была ему нужна, чтобы отводить душу. Но не существовало такой цены, которую он не мог бы заплатить за решение покинуть остров.

– Извини! Мне пора идти.

– Конечно, иди, – кивнула она. – И не беспокойся обо мне.

– Надеюсь, что все будет в порядке.

– Я тоже, – в ее глазах промелькнула грусть и исчезла. – Поднимусь-ка лучше наверх, попробую их ненадолго отвлечь.

Вдруг он догадался, что по отношению к ней нельзя вот так просто взять, повернуться и уйти.

– Аша!

Она остановилась. Еще секунда – и они разошлись бы в разные стороны. Он подошел, обнял ее за плечи и осторожно привлек к себе. Она не сопротивлялась. Но Максим не поцеловал ее, из боязни, что прощание может слишком затянуться. Ее волосы, лаская, лишь бегло скользнули по его щеке.

Полагая, что больше ее никогда, вероятно, не увидит, он спрашивал себя и не мог найти ответ, хочет ли унести это воспоминание с собой.