Глава 1.1

Зной наконец отпустил землю, и она отдыхала, обласканная порывами ставшего ощутимым легкого морского бриза. В сгустившихся красках предвечерья она была желанной, как красивая женщина. Безоблачное небо из ослепительного стало лазурным, будто на акварели, подножие гор окутывала бархатная зелень лесов, в ложбинах царил таинственный полумрак, а вершины сияли в своей серо-голубой чистоте.

Троллейбусная линия протяженностью в добрые сто километров тянется от Ялты до Симферополя. После Алушты она оставила побережье и повернула к Ангарскому перевалу. Кружась и петляя, шоссе неотступно взбиралось вверх по склону Крымской гряды. Померкшее солнце выглядывало из ложбины гор, провожая убегающий троллейбус. Косые лучи наполняли занавески золотистым светом. Там, где занавесок не было, они пронизывали насквозь салон и терялись за окнами с противоположной стороны.

В троллейбусе не оставалось ни одного свободного места, главным образом из-за курортников, у которых заканчивались отпуска. Проход до отказа был забит вещами. Никто не разговаривал, люди устали от разговоров и перенесенной жары, половина их дремала, убаюканная мерным покачиванием. Напряженно гудел двигатель, преодолевая длинный и утомительный подъем.

Вскоре крутизна медленно, но все же пошла на убыль – это означало, что перевал совсем близко. Наконец мотор облегченно вздохнул, и троллейбус веселее покатил по горизонтали, а затем – вниз.

Солнце уже исчезло за горной стеной, а они все глубже опускались в долину, быть может, слишком стремительно погружаясь в объятия приближающейся ночи, так, если бы вдруг перешагнули на два часа вперед. Резко потянуло холодком. Вокруг стали задвигать форточки.

Впереди неожиданно пронесся шумок: кто-то из пассажиров почувствовал себя плохо.

Несколько человек одновременно сорвались со своих мест и кинулись на помощь девушке, потерявшей сознание на коленях у насмерть перепуганной старушки.

– Я врач, – громко предупредил мужчина в летах, но спортивного сложения, переступая через чемоданы, завалившие проход, – пропустите меня!

Те, кто был впереди, уважительно потеснились, уступая ему дорогу. Врач развернул к свету циферблат часов, отсчитывая пульс, затем расстегнул на ее платье верхнюю пуговицу. Мужчины, заглядывавшие через его плечо, деликатно отвернулись. Через несколько минут он выпрямился, сворачивая стетоскоп; все ждали, что он скажет.

– Девушка выглядит очень ослабленной. Такое впечатление, будто она только что перенесла тяжелую болезнь. Добавить к этому ничего не могу. Но, как бы то ни было, а здесь ей не место. Ее нужно вынести на свежий воздух.

Раздались громкие требования остановить троллейбус. Водителю пришлось подчиниться.

Девушку вынесли на обочину: руки и ноги беспомощно свисали, босоножки болтались на ее худеньких ногах. Большинство пассажиров высыпало из троллейбуса.

– У меня с собой нитроглицерин, – предложила пожилая дама.

Врач остановил ее жестом.

– Ей ничего не нужно, кроме покоя и свежего воздуха. Большего мы сделать для нее не сможем… в этих условиях, – добавил он, показывая на горы.

Прямо у них над головами тихо шумел лес, уходивший вверх по склону горы, с вплетенными в него кустарниковыми зарослями. По левую сторону за полосатыми ограничительными столбами начинался крутой обрыв, спускающийся до следующего шоссейного витка, по правую торчал уж и вовсе отвесный, хотя и невысокий, утес. Будто щупальцы плотоядного существа, пробивались сквозь известняк корни дерева, растущего на его вершине, и выжидательно свисали над землей, в двух метрах от лежащей девушки.

Та понемногу приходила в себя, но была еще слишком слаба, чтобы подняться. Водитель начинал нервничать.

– Мы стоим уже целых десять минут, – напомнил он. – У меня все же график. Нельзя ли поторопиться?

– Она открыла глаза, но это еще не означает, что ей стало лучше, – возразил врач. – Боюсь, мы не имеем права везти ее в таком состоянии.

– Но ведь с ней ничего серьезного?

Тот неопределенно пожал плечами.

– Как знать? Но она явно ослаблена, вы сами видите. Я опасаюсь, как бы в дороге с ней чего-нибудь не случилось.

– Что же нам делать?

– А далеко до ближайшей станции?

– Мы только что ее проехали.

– Ну, тогда лучше оставить ее здесь на какое-то время.

– Оставить? Вы с ума сошли! Я тут буду ночевать?

В его адрес послышались возмущенные голоса.

– Хорошо, хорошо! – сдался водитель. – Я могу остаться, если вы будете настаивать. Но только имейте ввиду, что следующий троллейбус не заберет всех пассажиров.

Предупреждение попало в цель.

– Как же так? Всего через час мой поезд, – растерянно сказала дама, предлагавшая нитроглицерин.

– И у нас, – подхватили сразу в нескольких местах.

– А у меня ребенок, я тоже не могу тут сидеть, – громко заявила молодая женщина с трехлетней девочкой, повисшей на ее руке.

– Очевидно, кто с билетами на поезд или с маленькими детьми, должен уехать в первую очередь, – рассудительно предложил врач.

– Мне кажется, – несмело заметил отец девочки, потирая затылок, – тут все если не с билетами, то с детьми.

Наступила неловкая пауза. Все понимали, что происходит, но каждый предпочитал остаться в стороне.

Не услыхав возражений, тот продолжал.

– А с другой стороны, сам врач подтверждает, что ей ничего не грозит… в таком положении. Правильно ли я вас понял? (Врач смущенно кивнул, он, как и все, опаздывал на поезд). – Ну, тогда, может быть, не стоит создавать себе проблемы. Думаю, найдется среди нас хоть один мужественный человек, который возьмет на себя заботу об этой девушке. В таком случае, остальные вернутся в троллейбус и поедут дальше.

Лица пассажиров просветлели. Никто, правда, не изъявлял желания принести себя в жертву.

– Послушайте. – вмешалась дама с таблетками, – как-никак, мы имеем дело с больным человеком. В случае чего я, например, не сумею сделать даже массаж сердца. Здесь нужен кто-то, кто сумеет оказать ей более или менее квалифицированную помощь.

Все охотно заметили, что в ее словах есть резон, и дружно посмотрели на врача.

– Я? – переспросил тот, бледнея. – Помилуйте, а как же мой поезд?

Произошла небольшая заминка. Ситуацию разрешил неожиданный выкрик, послышавшийся откуда-то сзади.

– Я с ней останусь!

Напряжение резко схлынуло. Толпа расступилась, горя желанием увидеть, кто это сказал.

– Я позабочусь о ней, – протолкавшись вперед, повторил стройный молодой человек в белой тенниске и белых брюках. – Вы все можете ехать!

– Ну вот и уладилось, – сказал врач с явным облегчением. – Я введу вас в курс дела, – обратился он к молодому человеку, – насчет того, какой ей понадобится уход.

– Не беспокойтесь. У меня есть некоторый опыт, я управлюсь.

Пассажиры удовлетворенно зашумели и один за другим потянулись к троллейбусу.

– Это так благородно с вашей стороны, – сказала, приблизившись к нему, старушка, поднявшая переполох. – Вот, возьмите, это все ее вещи, – она протянула дамскую сумочку, сквозь мягкую кожу которой прощупывался лишь тюбик с губной помадой. – А это… – она показала на сверток, подложенный девушке под голову.

– Ах, это ваше? – догадался он, и тут же заменил его сумочкой. – Что ж, думаю, беды не будет.

– Большое спасибо, – обрадовалась старушка. – Я вам очень признательна.

Троллейбус с шипением закрыл двери и отъехал. На опустевшей дороге девушка казалась еще более хрупкой и беззащитной. Теперь он смог рассмотреть ее получше. Тоненькую фигурку облегало легонькое платьице – белое с алыми розами. Цвета невинности и любви… Какое бледное лицо! Ни малейшего загара. Сумеречный свет подчеркивал его мертвенную бледность.

Он наклонился над нею. Асфальт еще дышал теплом.

Его встретили большие, по-детски напуганные глаза, подрагивающие ресницы, неплотно сомкнутые губы. Безукоризненно правильные черты лица. Если ее вернуть к жизни, она могла быть весьма привлекательной!

Глядя на девушку сверху, он заранее пытался определить ее характер. Жгучие брюнетки в его представлении обычно асоциировались с безразборной страстью, блондинки – с надменностью. Эта была, как нераспустившийся бутон, а что внутри?

– Не бойся, – успокоил он ее. – С тобой все в порядке. Мы еще немного отдохнем, а дальше подумаем, как отсюда выбраться.

Ее как будто обрадовал звук его голоса. Она попыталась улыбнуться краешком губ. Хотя улыбка вышла вымученной, это уже был неплохой признак.

– Я знаю, ты сильный, – сказала она. – В тебе много силы.

– Откуда ты это знаешь?

– Я вижу.

– И ты будешь сильной, – пообещал он ей, как ребенку, – в скором времени. А пока лежи, и пусть тебя ничего не беспокоит.

– Мне холодно.

Он коснулся ее обнаженного запястья – и вздрогнул: действительно, она была холодна, как лед. Неестественная, неживая холодность! Девушка смущенно высвободила руку.

– Не бойся, я только разотру тебя. Я умею это делать. Увидишь, тебе сразу станет теплее.

В ответ она еще раз улыбнулась, но уже доверчивой улыбкой. Он в совершенстве владел всеми известными приемами массажа, знал, как заставить циркулировать кровь, как сделать, чтобы она наполнила все без исключения клетки тела. Она робко позволяла ему прикасаться, напоминая своим смущением о том, что он все-таки парень, а она – девушка. Однако его самого это ничуть не беспокоило. Ему и прежде случалось оказывать подобную помощь партнершам по команде. Не исключено, что поневоле он вдохновлял их не только этим. Но вот чтобы при этом девушка заставила его поволноваться? Он приучил себя видеть в ней сначала пострадавшую, а уже затем – особь женского пола. Просто необходимо себе внушить, что перед тобой обыкновенная связка мышц, а не чей-то изящный бюст. Очевидно, сработал выработанный рефлекс. И потом, она была такая тощая, что впору вызвать участие, а не влечение. Он перебирал пальцами ее ребра, как струны на гитаре.

– Кажется, и в самом деле, нельзя тебе тут оставаться, а то еще, чего доброго, схватишь воспаление легких, – сказал он, начиная замечать, как быстро сгущаются сумерки. – Как ты себя чувствуешь?

– Мне уже лучше. Я хочу встать, – ее голос обрел относительную твердость.

– Идти сможешь?

– Постараюсь… Думаю, что смогу.

Но он с сомнением покачал головой.

– А я что-то не уверен.

Услыхав шум приближающегося мотора, он вышел на середину шоссе и замахал руками. В гору тяжело подымался «ЗИЛ» с прицепом, доверху груженный кирпичем. Водитель высунулся из окна, как только заметил девушку, лежащую на обочине.

– Друг, тут пятьсот метров до ближайшего селения. Помоги отвезти больного человека.

– Ну что за разговор!

Водитель соскочил на асфальт, чтобы помочь ей забраться в кабину.

Парень сел с самого края, придерживая девушку за талию. Ее голова поневоле склонилась на его плечо, и его открытую шею ласкало ее влажное дыхание. Ее глаза теперь находились совсем близко, пару раз она их открывала и вопросительно заглядывала ему в лицо.

Они проехали с полкилометра в обратном направлении и сошли на троллейбусной остановке, от которой уходила грунтовая, с выбоинами дорога в сторону деревни. Под вечерним небом, в тени фруктовых садов белели крайние дома.

Ему пришлось взять ее на руки. Впрочем, нести ее не составляло труда: она оказалась легкой, точно пушинка. Ее рука обвилась вокруг его шеи, локон ее волос он чувствовал на себе сквозь ткань рубашки. Разве что не слышал биения ее сердца – наверное, оно было еще очень слабым.

Хотя до селения, казалось, было рукой подать, он шел с нею минут пятнадцать, поднимая с дороги клубы пыли. Первый двор, мимо которого они прошли, не пробуя заходить, выглядел пустым. Зато по второму бродили куры, и калитка была открыта. Из нее навстречу гостям выбежал рыжий пес и, добродушно обнюхав ноги обоих, вернулся сообщить о них хозяйке.

Немолодая, но стройная женщина доила козу, привязанную к забору. Не оставляя своей работы, она пытливо поглядывала на приближающихся людей.

Парень подошел вплотную к забору и объяснил в двух словах, что случилось. Он еще не успел договорить, как она уже вытерла руки о передник и позвала их за собой.

Он осторожно обошел миску с зерном для кур. Двор был длинный и тесный и огибал дом со всех сторон. В окно заглядывало абрикосовое дерево, увешанное соблазнительно сочными плодами.

Хозяйка подвела их к сеновалу.

– Спасибо, нам больше ничего не надо, – ответил он и по приставной лестнице со своей ношей вскарабкался наверх.

Запах прелой соломы дохнул из темноты.

– Пригнитесь пониже! – посоветовала женщина.

Наставление оказалось впору: он едва не врезался лбом в поперечную балку.

Здесь он смог наконец разжать руки, роняя девушку на сено.

Со двора донеслись истошные крики: хозяйка, посетовав на судьбу (ну что за наказание такое!), отчитала пятнадцатилетнего сына, который вместо того, чтобы помогать по хозяйству, присматривать за сестренкой, шляется допоздна невесть где, и от учебы никакого толку, придется на будущий год забрать его из школы и отдать в училище. Этим закончились ее нарекания. Голоса поутихли. Спустя некоторое время заскрипели поперечины лестницы, и в проеме выросла чья-то тень. Фонарный луч, направленный вовнутрь, рассеял мрак. В отсвете они увидели подростка с одеялами, перекинутыми через плечо, в руках кроме фонаря он нес кувшин и краюху белого хлеба. С отвисшей нижней губой, на которой запеклась кровь, у него и впрямь был разбойничий вид. Платье девушки задралось намного выше колен. Взглядом оценщика из ломбарда он обмерял ее ноги, заставив ее смутиться и одернуть край платья. Теперь глазеть уже было не на что. Подвесив фонарь над головой, он сбросил на солому два одеяла и поставил перед ними кувшин, наполненный козьим молоком. Пока они делили это все между собой, он вытащил из-под досок забившегося в них щенка.

– У вас есть дети? – вдруг спросил он.

Парень уронил хлеб и долго прокашливался.

– Видишь ли, мы как-то не успели.

– Значит, вы еще хлебнете горя, – глубокомысленно заметил он и вместе со щенком исчез в проеме окна.

Как только подросток ушел, они со значением переглянулись между собой. Он оставил им свой фонарь, и они видели лица друг друга, полные неожиданных мыслей.

– Мы, оказывается, супруги, – сказал парень, – а я до сих пор не знаю даже твоего имени. Как тебя зовут?

– Ксения, – опустив глаза, ответила она. – Так звали мою бабушку, – добавила она, обижаясь на его кислую гримасу.

– Заметно, – кивнул он. – А меня – Андрей. Как моего отца. Смотри, не забудь, если кто спросит.

– Разве это плохо, что меня назвали в честь моей бабушки? Ты же ничего о ней не знаешь. Она гордость нашей фамилии… хоть и не всем в нашей семье это по вкусу. Профессор медицинского университета, член-корреспондент, лауреат нескольких премий – вот кто она была такая. Я всегда мечтала быть похожей на нее. А пока еще только учусь на медицине, – заметила она со вздохом.

– Успеешь выучиться, – сказал он не задумываясь, лишь бы приободрить ее, но Ксения восприняла его слова всерьез.

– В самом деле? – в ее голосе сошлись вместе недоверие и надежда.

– Конечно! Какая ты странная!

– А чем ты занимаешься? – поинтересовалась она после паузы.

– Я спортсмен. Спортсмен-подводник.

Он поймал ее восхищенный взгляд.

– У тебя работа, требующая концентрации силы и воли. Я с самого начала знала, что ты именно такой.

– Откудова?

– Я чувствовала, – ответила она, пожимая плечами.

– У тебя кто-нибудь есть?.. Ну, я имею ввиду, есть ли у тебя семья. Ты, кажется, что-то о ней упомянула.

– Я не поддерживаю с ней тесных отношений. Самым близким мне человеком была бабушка. Она умерла, когда мне исполнилось шесть лет.

– Сколько?!

– Ну и что? Память о ней все равно жива – в моем сердце. Да, она умерла для всех, но только не для меня. Я часто просматриваю старые фотографии, беседую с ней. И они помогают мне в трудную минуту, тогда я не чувствую себя такой одинокой. Я и взрослела-то вместе с ней. Знаешь, я ведь никогда прежде не была в Симферополе – то есть до окончания школы. Родители были против, потому что это родина моей бабушки. Они больше ненавидели ее, чем любили, да и меня назвали ее именем только потому, что появилась я на свет благодаря ей. Видишь ли, у моей матери были осложнения во время беременности. Врачи не советовали рожать вовсе. Если бы не вмешательство бабушки, роды могли и не состояться... Да и потом, пока она была жива, родители приложили максимум усилий, стараясь нас разлучить. Они хотели, чтобы я забыла о ней, наверное, они предпочли бы, чтобы я вообще никогда ее не знала. Но им не удалось вычеркнуть ее из моей жизни, которую она мне сама дала. Закончив школу, я приехала в Симферополь с тем, чтобы поступить в медицинский университет – тот самый, который закончила когда-то она. Я хотела бы пройти весь тот путь, который прошла Ксения Вержбицкая.

Андрей украдкой зевнул: это не для него, жить с кем-то, кто давно умер, ее философия его просто утомляла.

– Знаю, это трудно, когда не на кого опереться.

Свет фонаря начал тускнеть: исчерпался заряд аккумулятора.

– Ну что ж. Теперь нам остается только прилечь и постараться хорошенько выспаться, – сказал Андрей. – В нашем распоряжении – полный чердак сена и два одеяла. Мы, конечно, могли бы укрыться ими порознь. Но если попробовать лечь вместе и укрыться ими в два слоя, нам будет гораздо теплее. Что ты на это?

Она согласилась, что так будет, конечно, лучше.

Он выключил фонарь. Они даже не разувались, укрылись одеялами и навернули сена с боков. Только вот руки все еще мешали ему. Он не знал, куда их деть. Наконец, устав от возни, обнял ими Ксению, и та доверчиво прижалась к нему.

Если бы не ее мертвенно-холодное прикосновение, он решил бы, что на его груди прикорнул ребенок.

Кажется, она уснула. Андрей слышал ее ровное дыхание. А вот к нему сон почему-то запаздывал. Неменяющаяся поза начинала его тяготить. То там, то здесь острые соломинки впивались прямо в кожу. Но он не смел пошевелиться из боязни разбудить девушку.

В безмолвии ночи вокруг них оглушительно стрекотали сверчки. Лишь однажды ветер принес откуда-то перекрывшее их слабое блеяние овец – и снова в тишину вернулся неугомонный сверчковый оркестр.