Глава 2.4

Он не смыкал глаз почти всю ночь, боясь уснуть и боясь пошевелиться. Он уже не доверял ровному дыханию соседа. Ему казалось, что стоит на секунду закрыть глаза – и тот уже крадется к его постели с опасной бритвой в руке.

На рассвете сон однако же уморил его. Будто удар тока, почувствовал он прикосновение Тихона, который пытался его растормошить. Андрей подскочил с перепуганным насмерть лицом, понял, что его время еще не наступило и облегченно перевел дух, снова роняя голову на подушку.

На этот раз он с самого начала повел мысленный отсчет времени – навык, приобретенный им в спорте: на дистанции некогда следить за стрелкой часов, а контролировать себя необходимо, особенно, когда соперник не виден.

Он отмечал каждое погружение, а затем суммировал время в уме. Передавая ему акваланги, Тихон подвел итог.

– Воздуха осталось на полчаса. Работаем по восемь минут. Сейчас твоя очередь, затем – моя, и еще раз – твоя. Всего три погружения. Остальных шести минут вполне достаточно, чтобы выбраться из грота.

Андрей похолодел. Согласно его собственным подсчетам, аквалангов должно хватить еще только на восемнадцать минут, после чего – на берег, за новой парой. Ни много, ни мало, целых двенадцать минут разницы! Он отказывался в это верить, хотя готовил себя именно к такому выводу. Ошибка исключалась, еще ни разу его метод не подвел. Ну, набежала бы погрешность, в крайнем случае, около минуты. Но чтобы двенадцать? Нет, это невозможно.

Погружение – восемь минут. Неплохо придумано! Шестнадцатая минута будет уже его, Андрея, и восемнадцатая, последняя – тоже его! Выходит, Тихон-таки решил от него избавиться, притом уже сегодня. Конечно, ведь теперь он мог управиться один, без помощника. Андрей больше ему не нужен. И знает чересчур много.

Что же делать – бежать? Но от Тихона не спрятаться. Местность он знает, как свои пять пальцев. А уж тогда – никаких шансов: ручища у него – как у гориллы, типичный убийца. Есть только один выход: поменяться ролями.

Андрей пробыл под водой отведенное время. Затем, отпустив загубник, стал быстро выпускать воздух. Пузырьки струей потянулись кверху и застряли под самым потолком. Он, опытный подводник, знал, сколько воздуха выходит каждую секунду, ему нужно было выпустить шестнадцатиминутный запас, не больше и не меньше. Восемнадцать минус шестнадцать… Он оставит Тихону ровно столько, сколько тот позаботился оставить ему.

«Вот теперь я готов сыграть с тобой в эту игру. Говоришь, моя очередь – после твоей? Ну нет, на твоей и закончим», – думал он мстительно.

Тихон принял смену, не заподозрив, что его план раскрыт. Глядя ему в спину, Андрей вдруг вспомнил про череп майора Штаузе и с отвращением подумал о том, что никогда уже, наверное, не сможет войти в этот тоннель и перешагнуть через еще один, принадлежавший Тихону.

Едва тот исчез в тоннеле, как ему захотелось поскорее покинуть это зловещее место. Он надвинул на лицо маску, набрал полные легкие воздуха и нырнул под стену. Тоннель вывел его на поверхность. Андрей подплыл к веревочной лестнице и взобрался по ней на край расщелины. Затем сбросил вниз лестницу, уничтожая следы. Перепрыгивая с одного валуна на другой, спустился со скалы вниз.

Гидрокостюм не успел обсохнуть, как он уже был возле палатки. Схватил только собственный рюкзак, остальное побросал в палатку и поджег. Пламя с жадностью накинулось на распятый брезент, сбрызнутый остатками бензина. Невидимое в солнечных лучах, оно выдавало свое наступательное движение по тому, как быстро сворачивалась и обугливалась ткань. Жар коснулся лица Андрея, заставив его отступить.

Без сожаления взглянул он в последний раз на догорающий костер, вскинул на плечи рюкзак и отправился в горы. Ни одной лишней минуты он бы не задержался на этом берегу, с которым еще недавно связывалось столько безумных надежд.

*****

Туристы не солгали. Через полтора часа хождения по горным тропам Андрей выбрался на шоссе. Обок дороги стоял указатель с надписью: «Гончарное. 15 км».

Солнце беспощадно палило над головой, превращая высохшую землю в огромную раскаленную сковороду. В изнеможении присел он на размягченный асфальт. Глоток прогретой воды из фляги немного смочил горло. Андрей с трудом удержался от соблазна опрокинуть ее до конца.

В Гончарное его подбросил мотороллер с грузовым прицепом. Обычное крымское село, в котором крестьяне отдают предпочтение выпасу скота перед земледелием. Вдоль дороги – глинобитные дома, рассыхающиеся под солнцем. Фруктовые сады: персики, абрикосы. Их запах разливался в воздухе, привлекая густым ароматом и обещанием тенистой прохлады.

– Где вас высадить? – спросил отзывчивый водитель, стараясь перекричать рев мотора.

– Возле автостанции, если можно, – так же громко ответил Андрей.

– Если вам на рейсовый, то вы опоздали. Следующий будет только завтра.

– Как же мне добраться до Симферополя?

Тот сочувственно покрутил головой.

– Сомневаюсь, чтобы в это время удалось найти попутку, – он остановил мотороллер. – Ну что?

Андрей пожал плечами.

– Тогда поближе к тому месту, где можно принять холодный душ.

– Тут есть неплохой погребок, – вспомнил водитель. – Я могу вас подбросить. Бывает, там останавливаются заезжие туристы. Возможно, вам все-таки повезет, и кто-нибудь из них да согласится подкинуть вас в Ялту или Севастополь.

– Хорошая мысль! – обрадовался Андрей.

Вход в бар под морским названием «Якорь», охраняемый двумя стройными, как факелы, кипарисами, начинался полукруглым козырьком и дверью из строганых досок с медными кольцами вместо ручек. Андрей понял, почему тот назвал его «погребком». Вниз вела узкая и крутая винтовая лестница, которая заканчивалась в полутемном зале. Интерьер копировал старинную корчму: сводчатый потолок, нависающие низко над головой желтые фонари, длинные деревянные столы для пьяного разгула, на одном из которых мастерски выцарапан ножом якорь, обвитый змеей, в память, конечно же, о художнике. Уличную жару внезапно сменил резкий холод подземелья. Посетителей он насчитал немного, очевидно, все они были местными жителями, потому что болтали между собой, когда он вошел. И только на миг прервали разговор, чтобы смерить оценивающим взглядом постороннего.

И в самом деле Андрей сразу почувствовал себя чужаком, но все же смело подошел к стойке и потребовал кружку пива. Он обратил внимание, что пили те, свои, и решил не оставать, хотя на полках, кажется, был выбор и других напитков. Бармен открыл кран небольшого бочонка, из которого полилась пенистая струя.

– При коммунистах порядка было больше, – услыхал он продолжение прерванного разговора. – За три часа прогула увольняли с работы, а нынче – что? Пособие платят, только бы не работали. Народ совсем обленился. Поди, половина стоит на базаре, торгует.

– Так на что жить? Разве на пособие проживешь?

– Где там! Слыхали, скоро цены снова поднимутся!

– Очумели они, что ль, наверху?

– Да ну их! Все они мафией повязаны. Им на простой народ наплевать. Лишь бы себе отхватить кусок. Верь им, как же! Только обещают…

Похоже, о нем забыли.

– Слышал я, сюда заглядывают проезжие туристы, – проронил Андрей, обращаясь к бармену, который меньше других принимал участие в разговоре, иногда разве что вставлял слово. – Я ищу попутную машину. В Ялту, Севастополь – все равно, куда. Лишь бы поскорее уехать.

Однако тот с сомнением покачал головой.

– Боюсь, придется долго ждать. В последнее время машины стали ездить редко.

– Тем не менее буду вам признателен, если вы меня предупредите.

Андрей мельком оглянулся в сторону сетующей на жизнь компании, в кругу которой вдруг стало снова тихо. Очевидно, они прислушивались. Поймав на себе его взгляд, крестьяне как-то неловко зашевелились и в который раз вернулись к политике.

Он отхлебнул из кружки. Пиво оказалось ничего. В желудке расходилась приятная прохлада.

– Милый у вас поселок.

Бармен не торопился поддержать намерение незнакомца завязать беседу, продолжая протирать стаканы и тарелки вафельным полотенцем, переброшенным через плечо. С него непрерывно катился пот, несмотря на подвальный холодок, и он частенько вытирал тем же полотенцем раскрасневшееся лицо.

Тогда Андрей рискнул сразу же перейти к интересующей его теме. Он хотел задать бармену несколько вопросов, возможно, тут что-то известно о деле, приведшем сюда Тихона.

– У вас ходят какие-то слухи насчет немецкого судна, затонувшего в годы войны у здешних берегов. Говорят, гитлеровцы пытались вывезти на нем ценные экспонаты, собранные из крымских музеев. «Св. Мартин» – кажется, так оно называлось.

– «Св. Мартин»? – неожиданно подхватил тот. – Это правда. Он затонул в сорок четвертом в Ласпинской бухте.

– Его подняли?

– А то как же! Сразу после войны.

– Но что-то все-таки исчезло. Скифские драгоценности, верно?.. Вы что-нибудь слышали об этом?

– Ну еще бы! Да в нашей деревне вы не встретите такого, кто бы не слышал! Целых полвека прошло – и никто не мог сказать, куда они подевались. Тогда еще обыскали все дно, весь берег… А они будто сквозь землю провалились. Только недавно обнаружили. Нашелся один такой настырный. Оказывается, немцы успели спрятать сокровища в одном из подводных гротов. Понимаете, кому могло придти в голову?..

Андрей захлебнулся глотком пива.

– Что… что вы сказали? Их нашли, я правильно вас понял?

– Конечно, нашли! В прошлом году.

– И что… все?

– А то как же! – уязвленный его недоверием, подтвердил бармен. – Они теперь находятся в Симферополе, в краеведческом музее.

Было от чего оторопеть.

– И вам известно, кто их нашел? – все еще не решаясь в это поверить, допытывался Андрей.

– А кто ж не знает? Парень-то выходец из нашей деревни, Борис Горин.

– А где он сейчас?

Ему удалось заметно испугать собеседника, глаза его забегали, да и голоса за спиной Андрея как будто поутихли. Чисто интуитивно он почувствовал, что задал неподходящий вопрос. Избегая его взгляда, бармен ответил приглушенным голосом, так, словно боялся, что односельчане не простят ему этого откровения.

– На кладбище.

– Простите?..

– К несчастью, он умер.

– Да что вы!.. – подумав, Андрей осторожно заметил. – Однако, судя по вашим словам, это произошло не так давно. Я имею ввиду… его смерть.

– Совсем недавно, – поправил бармен и уточнил, придвинувшись к нему вплотную и дыша спиртным. – Под конец июня, 29-го. Еще нет и сорока дней… Вы можете подумать, будто у меня отличная память. Увы… В тот день по этому поводу здесь собралось пол-деревни. Самая крупная выручка за месяц. Каждый раз, когда я открываю кассовую книгу, вижу перед собой это число. Вот я и запомнил его. А вовсе не потому, что это было на Тихона, – он украдкой перекрестился, не то за упокой души, не то моля Бога простить ему этот грех.

– На Тихона? – насторожился Андрей.

Бармен только пожал плечами.

Да и сама дата – 29 июня – словно напоминала о чем-то… И, кажется, он уже знал, о чем: она была выгравирована на кольцах, обнаруженных им у Тихона! День ап. Тихона! Сколько странных совпадений…

Андрей заявил, что ему необходимо проветриться, подхватил рюкзак и вышел на солнцепек.

Вся эта история вселяла в него суеверный страх, пусть и не вполне определенный. Однако потребность знать правду влекла его к ней, несмотря ни на что. Спросив дорогу на кладбище, он пересек деревню, и по шпилю часовни, который тускло отсвечивал бронзовой краской, выпирая из густой листвы, издали догадался, что это именно то место, которое он искал.

Легкий сумрак кладбищенских аллей оберегал тишину. Ему не удалось найти сторожа, но женщина, закутанная в черный платок несмотря на зной, без проявления интереса или удивления показала могилу, которую он разыскивал.

Собственно, это был старый фамильный склеп, успевший потемнеть от времени и начавший давать трещины. И только свежая табличка указывала на то, что его открывали совсем недавно. Солнечный луч, пробиваясь сквозь сплетенные ветви деревьев, полуотражался в гладкой черной плите, на которой под крестиком стояла надпись:

«Горин Борис Львович. 10.02.65 – 29.06.94»

Все правильно. Однако то, что увидел он затем, пригвоздило его к земле.

С овального портрета на него смотрело лицо Тихона.

*****

Андрей продолжал стоять будто вкопанный. Только что он убил человека, умершего месяц назад. Этот человек-призрак был занят поисками клада, который перед тем сам же и нашел. Его начинало тошнить.

– «Помни о смерти»… Увы, никто не знает, когда наступит его черед.

Этот спокойный голос раздался сзади так неожиданно, что вынудил его снова вздрогнуть и одновременно привел в чувство. Он оглянулся и увидел священника, из-под клобука которого выбивались пряди седых волос. На носу были очки в старомодной оправе. Сложенные на поясе руки держали молитвенник. Андрей заметил невдалеке направившуюся к выходу группу в траурных одеждах. Ближайшие родственники еще стояли над только что присыпанной могилой.

– Отчего он умер? – спросил Андрей, показывая на табличку.

– Вы правы, – ответил тот, полагая, что собеседник думает так же, как и он сам. – Когда человек умирает в тридцать лет, это часто вызывает подозрение, что он не умер естественной смертью.

– Объясните, отче. Я хочу услышать правду.

– Одному Богу известна правда, – вздохнул священник. – Люди же говорят, будто этот несчастный покончил с собой. Когда-то самоубийц хоронили в стороне, без отпевания. Но сейчас Церковь смотрит на это более снисходительно. Тут лежат вместе праведные верующие и закоренелые атеисты. Все они дети Господа нашего. Мир их праху!

После паузы он с бóльшим вниманием посмотрел на Андрея сквозь очки, вероятно, убеждаясь, что никогда раньше его не видел.

– Вы были знакомы с усопшим?

– Нет, нет! – чересчур поспешно возразил Андрей. – Хотя, признаюсь, лицо показалось мне знакомым… Словно я его уже где-то видел. Скажите, у него были братья?

– Он был один в семье. Бог не позволил его матери иметь больше детей.

– Ну, а по двоюродной линии – как вы думаете, ведь и двоюродные братья, случается, бывают очень похожими?

– Смею вас огорчить, – священник отрицательно покачал головой.

– Вы уверены?

– Разумеется. Весь их род, от деда до прадеда – здесь, на этом кладбище, – он выразительно жестикулировал свободной рукой, тогда как другая попрежнему прижимала к поясу молитвенник. – Я венчал его родителей и крестил его самого. Можете мне поверить. Иногда такое случается: видишь кого-то впервые, а кажется, словно вы знакомы уже давно.

– Да, конечно. Так бывает.

– Сын мой, пусть напрасные сомнения не терзают вашу душу.

– Спасибо на добром слове, отче. Но если можно, я бы все-таки хотел вас кое о чем спросить еще.

– Не смущайтесь, спрашивайте.

– Вы ведь что-то знаете о том, как он погиб?

Священник на секунду призадумался. Казалось, что и у него на сердце было неспокойно, хотя скоро ему самому предстояло перейти в лучший мир.

– Его душа была полна смятения. Я пытался ему помочь, но… он предпочел сделать собственный выбор. Увы!

– Вы что-то знали?

– Сын мой, люди приходят в церковь, чтобы довериться Господу, а не мне.

– Простите.

– Рассказывали, будто он сорвался со скалы на виду у всех, и больше не выплыл. Море не захотело вернуть его.

– Как! Тела не нашли?

– Искали долго, всей деревней. Но его, повидимому, унесло течением. Там есть одно очень сильное течение.

– Позвольте, но вы же сами его отпевали!

– Я действительно отправил панихиду. Однако тела здесь нет. По христианскому обычаю, захоронен был пустой гроб, а над ним высечено имя усопшего. Теперь это место, куда приходит его измученная душа. Да смилостивится над ней Господь!

Андрей перевел с собеседника на склеп изумленный взгляд. Тела здесь нет! – стучало у него в висках.

Ветер завернул край траурной ленты, заплетенной в венок. Он прочел надпись, сделанную неровными серебристыми буквами: «Дорогому Борису от скорбящей Ксении».