ГлавнаяКнига 1Книга 2 |
МИРОН ВОЛОДИН "БУМАЖНЫЕ ИГРУШКИ"КНИГА ПЕРВАЯЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1)Большие заводские часы показывали четверть одиннадцатого. Хотя всем было давно известно, что отставали они уже хронически, никого это не беспокоило, включая дирекцию завода, предпочитавшую не замечать подобные мелочи. По ним определяли начало рабочего дня, но даже когда и по этим отстающим часам кто-нибудь опаздывал на работу, вахтер делал вид, будто они спешат, и теперь единственной задачей опоздавшего было избежать встречи с начальством. Дело в том, что когда на одном предприятии работает немногим более трехсот человек, большинство знает друг друга по имени, а вахтер, в обязанности которого входит докладывать обо всех случаях опоздания, ни за что знакомого не обидит. Но к этому времени все вокруг замирало: бездельники выбирали поприятнее места для прогулок, чем под унылыми заводскими стенами, ну а для остальных давно начался рабочий день. Обогнав еле тащившуюся повозку, запряженную парой сонных лошадей, к бордюру примкнул черный «Фиат» с желтой шахматкой такси. Для Львова 1939 года, города с плотной застройкой эпохи Ренессанса – и получаса хватило бы, чтобы пересечь пешком, – такси оставалось экзотикой; лишь состоятельные жители пользовались им ежедневно, и то больше престижа ради. А впрочем, некто Шпрехер, один из богатейших горожан и самый крупный домовладелец во всей Галиции, слыл таким скрягой, что даже на трамвае, говорят, имел привычку ездить зайцем. Распахнувшаяся дверка закрыла половину узкого тротуара. Какой-то случайной даме с собачкой пришлось пропустить пассажира впереди себя. Правда, пассажир галантно извинился, чем приятно удивил даму, особенно после того, как она его успела разглядеть. Отлично сшитый костюм и белая рубашка с галстуком; фасон только что вошедший в моду в Лондоне и не успевший примелькаться в отдаленной польской провинции. Безукоризненно начищенные туфли без единой пылинки: он что, ходил только по ковровой дорожке? Накрахмаленные манжеты с серебряными запонками выглядывали, когда он поднимал руку, чтобы, например, притронуться к шляпе. Ох, уж эти великосветские манеры! Его лицо показалось даме настолько милым, что она окончательно растаяла. Жаль, что у молодого человека, похоже, были свои планы... Для заводского вахтера внешность играла решающую роль. Этому и в голову не пришло бы задержать приезжего, как какого-то бедолагу, надеющегося получить работу, или даже первому заговорить. Молодой человек обратился к нему сам. – Простите, милейший! Если мне память не изменяет, на этом месте должен находиться стекольный завод, – он с неизбежным разочарованием кинул взгляд на захламленный двор, превращенный в свалку металлолома, будто и не заводской двор, а задворки какой-нибудь артели. Вахтер подтвердил; он спросил снова: – В таком случае, как мне найти пана Станислава Зёлецкого? – О, это... Кому были нужны его подробные объяснения? Все офисные помещения находились в административном корпусе, единственном презентабельном на фоне обветшалых производственных построек. Несмотря ни на что гость терпеливо дослушал до конца и поблагодарил вахтера не просто кивком, а как равного себе. Теперь уж тот был готов сам проводить его к директорской приемной. Хотя если по правде, то молодой человек достаточно уверенно нашел бы ее и вовсе не спрашивая. Кажется, единственной причиной, по которой пан Зёлецкий принимал в кабинете директора, а не в собственном офисе, был простор: в приемной можно было устраивать сборища. Наверное, ее и топтали грязными подошвами недовольные рабочие, требуя повышения заработной платы. Обстановка предельно скромная. Только пара кожаных кресел с резными ножками и треснувшей обшивкой плюс видавший виды журнальный столик для посетителей сохранились еще с лучших времен. Из-за ножек их, конечно, и оставили. Пока секретарша болтала по телефону, посетитель старался найти такое место, в котором паркет своим безжалостным скрипом не глушил бы слова. В один из перерывов, когда молчал паркет, так совпало, что секретарша, цветущая крестьянка с широкоскулой физиономией и мощным торсом тоже взяла паузу, прислушиваясь к голосу в трубке. В неожиданной тишине откуда-то донесся необычный звук, напоминающий... Нет, вообще-то звук был самый обычный. И с другим его тоже никак не спутаешь. Но чтобы здесь?! Может, ему все-таки послышалось? Но характерный звук повторился, и гость поискал глазами источник. Ну конечно! Он не ошибся: между столом секретарши и стеной втиснулась корзина, полуприкрытая дерюгой, из нее-то и доносился цыплячий хор. Элегантная внешность гостя и тут произвела впечатление. Секретарша постаралась оторваться от телефона и прощебетала тоном, невероятно мягким, как для фермерши: – Слушаю пана. – Я к пану Зёлецкому, – поспешно, пока она готова была слушать, сказал гость. – Мы с ним уговорились о встрече. Сообщите, пожалуйста, меня зовут Марьян Бачинский. Он так и произнес: Марьян, а не Марьюш, как говорили в Великопольше. Галицкое воспитание! Но секретарша, даже не дослушав до конца, отрицательно покрутила головой. – Извините, но у пана Зёлецкого только что началось совещание. Вам придется подождать. Она указала на угол с ободранными кожаными креслами. Бачинский развел руками: что поделаешь? – и устроился за журнальным столиком, а чтобы не смущать фермершу, взял в руки газету. Он пожалел, что не уговорился с Зёлецким на конкретное время, хотя, с другой стороны, это позволило ему хорошенько отоспаться с дороги. Сегодня он вволю понежился в своей кровати, тогда как любые обязательства непременно внесли бы нервозность. Да и собственно, куда ему спешить? Он дома, это вам не Оксфорд с его сжатым расписанием. Бачинский поудобнее расположился в кресле и лениво пробежался по заголовкам газетных полос. Пресса нагоняла на него тоску. Все первые полосы в последнее время пестрели сообщениями о передвижениях германских войск на восточной границе. Его не интересовала политика. Перспективному выпускнику Оксфордского университета было о чем помечтать, кроме политики. Нынешний год был для него годом честолюбивых надежд. Секретарша успела закончить телефонный разговор, никак не деловой, но в эту минуту с криком: «Чтоб ему пусто было, где этот Зёлецкий?!..» – в приемную влетел возбужденный парень в замасленной рабочей куртке. Игнорируя постороннего и не выбирая выражений, рабочий пообещал задушить кого-то из администрации. Возмутительно: эти нынешние кандидаты в покойники отважились урезать ему расценку! Тут уж, конечно, не до посторонних. Бачинский решительно отложил газету, встал и заявил, что лучше, пожалуй, он прогуляется по заводу. Парень умолк на полуслове и отупело уставился на посетителя: а этот откуда еще взялся? Не глядя в его сторону, Бачинский проскочил мимо, но еще и дверь не успел за собой прикрыть, как оттуда посыпалась отборная ругань. На самом деле ему не терпелось осмотреть цеха – парень, это был только предлог. Он спросил дорогу у встречных рабочих, те указали на винтовую лестницу. Поднявшись наверх, он толкнул тяжелую металлическую дверь, за которой его сразу обдало потоком горячего воздуха. В цеху было сумрачно и жарко, но это его не остановило. Глаза привыкли к полутьме, в которой сквозь щели в печах сверкало пламя. Он увидел, как рабочий, подцепив раму крюком, вытаскивает из печи готовое стекло. Живое, оно еще переливалось красноватым светом. А возможно, это был всего лишь отблеск огня, кто знает? Бачинский снял пиджак и подошел поближе. Рабочий его заметил. Скосил глаза, но промолчал, отвернулся и продолжал заниматься своим делом. Лишь кряхтением дал понять, что его смущает присутствие постороннего. От печи тянуло жаром. Бачинский потихоньку ослабил галстук и расстегнул воротник, да что толку! Через минуту его потянуло на свежий воздух, но он устоял. Эти люди выдерживают здесь по восемь часов, ему стало стыдно. – Жарковато! – заметил он только, носовым платком вытирая пот. – Почему вы не откроете окна? Разве можно целый день работать вот так, без вентилляции? Рабочий сокрушенно качнул головой. – А что делать? Печи остынут, не выдержат сквозняка. Не почувствовав неприязни, Бачинский сделал следующий шаг. – Во всяком случае не помешало бы немного света. Может, стоило бы раздвинуть шторы? И сразу понял, что попал впросак. – В темноте видно стекло, как оно плавится, – снисходительно пояснил рабочий, человек в летах, с опытом за плечами. – Свет только мешает. И вообще, настоящий стеклодув предпочитает работать ночью. «Какой я идиот», – обругал себя Бачинский и покраснел. Но идиот идиотом, а расположения этого человека он уже почти добился. Людям куда больше нравится поучать других, чем выслушивать нравоучения, а тот, кто старается их унизить, пусть лучше готовится испытать презрение на себе. За спиной раздалось громыхание: рабочие катили тачку с углем. – Посторонись, пан! Бачинский догадался, что окрик имел к нему прямое отношение. Стеклодув поддержал грузчиков. Сами того не желая, они сделали то, что от них и требовалось: напомнили ему о лежащей между ними пропасти. О, только они не знали, с кем имеют дело! Реакция оказалась прямо противоположной. Они только раззадорили Бачинского. В два счета он сорвал с себя белую рубашку с серебряными запонками и перепоясался тряпкой, которую подхватил с пола. Рабочие рты пораскрывали от удивления. Воспользовавшись моментом, он подхватил тачку и толкнул вперед. Опомнившиеся грузчики помогли разве что вытолкать ее на наверх, на площадку, с которой засыпался бункер. Видя такое дело, стеклодув сам предложил ему открыть заслонку. Бачинский стоял у рынвы, по которой в топку скатывался уголь, увлеченно орудуя лопатой. – Вы позволите? – спросил он разрешения, когда наступил момент тянуть стекло. Он открыл печь. Оголенные руки обдало жаром, Бачинский с криком их одернул. Стеклодув и наблюдавшие сзади грузчики громко расхохотались. Одной рукой стеклодув протянул ему рабочую куртку, а другой плотные рукавицы: – На вот, попробуй-ка лучше с этим. Бачинский покраснел, осознав свою оплошность. Но вдруг рассмеялся вслед за рабочими. В награду или в утешение кто-то похлопал его по плечу. – Ничего, парень. Все через это прошли. Улыбаясь, он не обратил внимание на худенькую девушку с папкой в руке – первым ее заметил стеклодув. – Что тебе, Юстинка? – поинтересовался тот ласково. В брезентовой куртке, весь испачканный сажей, Бачинский ничем не выделялся среди рабочих. Даже волосы, с утра смазанные брильянтином, успели растрепаться и свободно падали на лоб. Правда, сам он этого не знал и удивился тому, как девушка на него посмотрела. В том, что он пробудил к себе интерес, в принципе ничего неожиданного не было. Новое лицо, ему столько же лет, сколько и ей, зато остальным не дашь меньше сорока. Другое дело, что ее взгляд был начисто лишен скованности, естественной, как он считал, при первой встрече с незнакомым человеком. Эти люди тоже испытали его на обидчивость, прежде чем похлопать по плечу. Она же сразу, без всяких там предисловий признала в нем своего. Бачинскому это показалось необычным. Одного он не учел: девушка увидела его в кругу своих. Она просто механически перенесла на него все, что ее связывало с ними. Вот это он как раз упустил из виду, потому-то ее непосредственность так его заинтриговала. – Не спешите расходиться после смены, – сказала она, с опозданием оторвав глаза от Бачинского. – Я зашла предупредить, что сегодня будет расчет. – Отличная новость! – обрадовался стеклодув, показательно вытирая губы и подмигивая грузчикам. – Выходит, посидим мы сегодня у «Шинкаря», и не только за кружкой пива. Надо было видеть его глаза: не пил еще, а они уже осоловели. – Молодец, Юстинка, что предупредила. Дай-ка я тебя за это расцелую!.. – он уже и руками ее обхватил, не собираясь, как видно, бросать слова на ветер. – Не бойся, твой профсоюзный босс ничего не узнает! Он был ее раза в два старше, и сама по себе шутка выглядела невинной. Но ее задело упоминание о профсоюзном боссе. – Какой еще мой! – возмутилась она, уворачиваясь от его неуклюжих объятий. – Вздор вы несете, пан Миколай! Последние слова прозвучали уже на раздраженных тонах. Стеклодув сконфузился. – Ну чего ты в самом деле на меня набросилась? Что все говорят, то я и повторяю... Вот уж недотрога, слова лишнего не скажи! Девушка демонстративно фыркнула, что больше смахивало на примирение. Под конец кинула еще один быстрый взгляд в сторону Бачинского, развернулась на каблуках и выбежала из цеха. Впрочем, тут же в дверь снова просунулась ее голова. – Эй вы там! Заканчивайте балаган, сюда Терех направляется! – За работу! – немедленно скомандовал стеклодув и прибавил, повернувшись к грузчикам. – Ну-ка вы, за тачку, и – марш отсюдова!.. Он натянул рукавицы. – Славная девчонка! – вздохнул он, мечтательно закатив глаза. – Не пара она ему. *******– Марьюш! Бачинский оглянулся на зов. Он увидел серьезного молодого человека в строгом костюме с торчащим уголком носового платка, в очках и с прической банковского служащего. Еще пару лет тому назад, когда Бачинский приезжал на каникулы, это был тощий паренек, неряшливый, голодный и смешливый. Бачинский не поверил своим глазам. – Гжегож?! Ты стал таким... солидным. Тебя и не узнать! Тот критически смерил Бачинского с головы до ног. – Гм... Тебя тоже. Бачинский проследил за его взглядом и дружески хлопнул товарища по плечу. – Мы с тобой, как марктвеновские принц и нищий, поменявшиеся местами. – Пани Ханна мне сообщила. Что ты тут делаешь? Не успел появиться, уже заигрываешь с рабочими? Хитрец! – Терех пригрозил пальцем. – Брось! Сам-то ведь тоже из рабочей семьи? Надо же и мне когда-нибудь попробовать. – Ну довольно! Снимай с себя эти лохмотья. Все хорошо в меру. Сейчас я отведу тебя под душ, а затем мы поедем в «Ренессанс», – напоминание о рабочей семье он проигнорировал. – А ты уже и начальственных привычек успел нахвататься! – Ну ладно, поехали! – сбавил тон до просительного Терех. – Сколько лет мы с тобой не виделись! – А кстати, с каких это пор ты обедаешь в «Ренессансе»? Через «Ренессанс» прошла вся городская аристократия. Гжегож в «Ренессансе»? Невероятно! Вместо ответа Терех вдруг усмехнулся лукаво. Бачинский стал узнавать в нем прежнего друга. – Ладно, чего уж там! Ты здесь хозяин. Веди под душ! Пока Бачинский под струей теплой воды отмывался от сажи и угольной пыли, Терех из-за перегородки рассказывал последние львовские сплетни. Когда он понял, что Бачинский его не слушает, то в сердцах бросил уныло: – На твоем месте я бы колесил в свое удовольствие по Европе и даже не думал возвращаться в эту Богом забытую дыру. Вот здесь-то как раз Бачинский и подтвердил, что, даже не слушая, слышит он прекрасно. – Ошибаешься! – ответил он с неожиданным энтузиазмом. – Я еще вам покажу, что можно сделать в этой дыре. – Учредишь какое-нибудь общество почитателей свинины? – продолжал Терех в том же духе. Игнорируя издевку, Бачинский прибавил: – И насчет Европы тоже ошибаешься. Я не настолько богат, как ты себе вообразил. Монте-Карло мне не по карману. – Бедный Марьюш! Бедняга Марьюш! Ему приходится самому зарабатывать себе на пропитание! Бачинский наощупь перекрыл кран душа. В помещении воцарилась тишина, и только одинокие капли все еще барабанили по кафельному полу. – И это говорит Хаммер в третьем поколении! – продолжал Терех, держа наготове полотенце. – Ах вот ты куда клонишь, – мрачно отреагировал Бачинский. – Нет уж, лучше я стану стеклодувом! Дорогой мой Гжегож! Напрасно ты вспомнил Хаммеров! Тебе ведь известно, моя семья порвала с ними двадцать пять лет назад и с тех пор не поддерживала никаких отношений. – Но ты – другое дело. – Так думаешь? Мой дед даже телеграммы не прислал по случаю моего рождения! Когда-то моя мать влюбилась в галицкого фабриканта, с которым познакомилась в Вене на промышленной выставке. Прием был скучен для обоих, они ушли вдвоем и с тех пор уже не расставались. Дед, напротив, никогда не был романтиком. Он не согласился с выбором дочери и лишил ее своей поддержки. Наверное, это оказалось к лучшему. В моей семье ни разу не испытывали зависимости от Ленза Хаммера. Я подумываю даже, что это назло ему отец с матерью воспитали меня как греко-католика, о чем я совершенно не жалею. Эту историю за его спиной Терех слышал не один раз. – Мне казалось, что время должно было сделать тебя несколько более прагматичным. – Видишь: я остался собой и ужасно этим горжусь. А что касается моей семьи... Отец был больше политиком, чем бизнесменом. Правду говоря, моя мать вышла замуж за никчемного предпринимателя, хотя бы в этом Ленз Хаммер не ошибся. На ровном месте позволить разорить себя конкурентам! Может, и не стоило так говорить про отца, но... Впрочем, кое-что мне-таки осталось: это земля в Австрии от матери и еще девятнадцать процентов акций этого завода. Не контрольный пакет, но по крайней мере они дают мне право заседать в совете директоров, а это уже неплохо. С их помощью я собираюсь перевернуть тут все вверх дном. Я покажу им всем, что такое на самом деле род Бачинских! Вытирая голову полотенцем, он не заметил, как его друг встревоженно наморщил лоб. – Кстати, ты ведь должен быть в курсе здешних интриг, скажи: есть у них кто-нибудь на примете на пост исполнительного директора? – Марьюш! Тебе ведь только двадцать три года... – Ну и что! – хмыкнул Бачинский. – Тоже мне, препятствие! – Но им-то за шестьдесят... Знал бы ты, как они смотрят на наше поколение! Все они там консерваторы до мозга костей. – Ну хватит, Гжегож, не увиливай. Говори прямо: есть у них кандидатура на утверждение или нет? Тот с неохотой пожал плечами. – Не слышал. – Отлично, значит, никого! Ну, а ты-то хоть меня поддержишь? – Шутишь? Я и так всем обязан твоему отцу. Если бы не его заступничество, не видать мне стипендии, а с нею вместе плакал бы мой диплом, и вся моя карьера тоже! – Ладно, ладно, я и правда в шутку спросил, а ты уже и брови нахмурил! Хлопнула входная дверь, за перегородкой раздался топот ног. Терех выглянул в предбанник. – Эй вы там, обождите-ка за дверью! Рабочие зароптали, но Терех повторил приказ, и они в конце концов подчинились, хотя и скрипя зубами. – Стоит им задержать расчет, как уже начинают поднимать головы. Учти это, если собираешься стать исполнительным директором. Он повернулся к другу. Бачинский только начал одеваться. Терех критически покачал головой. – Еще нехватало, чтобы потом хвастались, будто видели родинку у своего директора на самом пикантном месте! Бачинский рассмеялся. – Не будь снобом, Гжегож! – Это уже не снобизм, а сохранение элементарной дистанции между руководителем и подчиненными. Мир – паутинообразная иерархическая лестница, где каждому отводится своя перекладина. – Намек на мое сегодняшнее приключение? Терех счел возможным немного уступить. – Иногда это бывает полезным. Величайшие люди время от времени обнимались с народом. Главное, чтобы это не входило в привычку. Народ должен смотреть на своих лидеров снизу вверх, и не иначе. – А ты? – вдруг спросил Бачинский. – Какие у тебя планы? – Ну... я бы и не мечтал о подобной карьере, – пробормотал Терех. Бачинский взглянул на него удивленно. – Но ведь я не об этом. Терех смутился еще больше. – Да, да, конечно. Извини, я немного увлекся. Такое со мной бывает. На губах Бачинского снова заиграла улыбка. – Увлекся, наверняка. Они вышли в предбанник. Рабочих не было. – Итак, в «Ренессанс»? – спросил Терех. – Вот еще! Я пришел на свой завод не для того только, чтобы принять душ. Теперь – прямо к Зёлецкому! – Ну и дался тебе этот завод! Никуда он не сбежит! – До сих пор я видел его только снаружи. Теперь хочу узнать, каков он изнутри. К Зёлецкому! Терех разочарованно пожал плечами. – Как скажешь! – снял с вешалки его пиджак. – Ну что же, пошли к Зёлецкому! |