ГлавнаяКнига 1Книга 2 |
МИРОН ВОЛОДИН "БУМАЖНЫЕ ИГРУШКИ"КНИГА ПЕРВАЯЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (2)На благотворительном вечере, устроенном в пользу беженцев из Афганистана, Бачинского обступили репортеры. – Два слова, если можно, для «Фольксштимме». – Что здесь делает газета коммунистов? – То же, что и все. Пользуемся правом бесплатной выпивки и помогаем беженцам… как можем. – Тогда желаю успехов! Он уже отвернулся, как ему в спину прозвучало язвительное: – Марьян Бачинский нас боится? Он посмотрел в иронически прищуренные глаза репортера. – Хорошо, спрашивайте. – В недавнем интервью вы заявили, что нет уголка в Западной Европе, который не ощутил бы ваше присутствие. – Это правда. – А что же дальше – на восток? Бачинский схитрил. – С какой стороны? – Мне кажется, вы прекрасно поняли. Советский Союз известен как один из самых надежных партнеров. – Я почувствовал это в тридцать девятом, когда бежал от НКВД. – Нескромный вопрос… – Не представляю, что это означает на языке газетчиков, но попробуйте. – Вам за шестьдесят, – напомнил репортер. – Кому перейдет империя Бачинского – извините, я предупреждал – после вашей смерти? У вас имеются наследники? – Родственников обычно не хватает, когда вам нужно у кого-то занять. Здесь, мне кажется, случай прямо противоположный. Толпой прокатился смех. – Правда ли, что у вас в Советском Союзе осталась дочь? Бачинский замер. – Это все? – спросил он. Сбоку блеснула фотовспышка. Фотограф вынул из камеры свежий отпечаток. – Господин Бачинский! Ваш снимок! Разрешите вам оставить его на память? Он взял в руки снимок… да так и впился в него глазами. Вместо него самого на фото была его дочь. Снимали недавно, на улице, очевидно, скрытым объективом. На лицевую сторону проступал оттиск подписи. Он перевернул. С обратной стороны шариковой авторучкой была написана фраза, адресованная ему. – Я на минуту, прошу прощения, – кинул он кому-то по дороге и сквозь толпу выбрался из зала. В пустом коридоре отчетливо были слышны его размеренные шаги. Шевельнулась портьера, и на пути выросла коренастая фигура; яркий плафон, слепивший глаза, превратил ее в темный силуэт. – Сюда, пожалуйста! В комнате находился только один человек. Свое лицо он не прятал, но оно было настолько незапоминающимся, что Бачинский едва ли узнал бы его месяц спустя, встретив случайно то ли в баре, то ли на приеме в советском посольстве. – Называйте меня Алексеем Матвеевичем, – попросил тот. – Как вам будет угодно! Бачинский требовательно протянул руку. – Давайте его сюда! Алексей Матвеевич слегка опешил от такого напора, впрочем, ненадолго. – Ах да! – и вынул конверт из внутреннего кармана пиджака. Бачинский сел и развернул письмо. – Быть может, мне лучше удалиться? – корректно предложил тот. – Нет, подождите. Я бы не хотел затягивать нашу встречу. Резидент приоткрыл дверь. – Принесите нам что-нибудь выпить, – и тут же вернул помощника назад. – Кажется, я у них видел «Пино де Шарант», отличное десертное вино. Не возражаете? – вопрос был адресован гостю и остался без ответа. Тот погрузился в чтение письма. К моменту, когда Бачинский закончил читать, предназначенный ему бокал с вином стоял на краю стола. Но он и головы не повернул. Вместо этого с каменным выражением лица посмотрел на собеседника. – Вы кагэбист? Алексей Матвеевич удивленно приподнял брови. – Я дипломат. Атташе по культурным связям. – Вероятно, я должен думать, что это не одно и то же? – Почему вы так нас не любите? Не ответив, Бачинский глазами указал на конверт. – Это письмо – все, что вы имели мне передать? – Нет, отчего же!.. Как вы уже поняли, ваша дочь попала в очень неприятную ситуацию, не берусь даже судить, насколько. Моя миссия мне, поверьте, ничуть не льстит, последнее дело приносить плохие новости, но что поделаешь! Я вам искренне сочувствую! – Не стоит! – отрезал он. Собеседник изобразил непонимание. – Что вы сказали? – Ваши слезы меня не трогают. Приберегите их для прессы. Она тут неподалеку, в зале. – Как вы похожи на вашу… О, простите, я хотел сказать, как ваша дочь похожа на вас, тот же характер!.. Удивительно, ведь вы ее даже на руках не держали! – Насколько я понимаю, вы хотели мне что-то предложить? – сухо напомнил Бачинский. – О да! Извините, не часто имеешь дело со столь прагматичными людьми. Хотя мы это приветствуем… Видите ли… Правосудие, конечно, превыше всего, но государственные интересы еще выше. Мое правительство могло бы пойти на некоторые уступки в отношении вашей дочери… – О каком правосудии идет речь? – Дело еще не закончено, – уклончиво ответил Алексей Матвеевич, – все может быть. И неприятности, постигшие вашу дочь, тоже можно было бы как-то уладить, я думаю. – Каким образом? В данном вопросе я просил бы выражаться точнее. – Ну скажем, бывает, что человек, оговоривший кого-то, вдруг берет свои показания обратно. В таком случае мы бы с радостью принесли ей свои извинения. Она даже могла бы расчитывать на некоторую моральную компенсацию. А так… – он развел руками. – Допустим, – Бачинский кивнул. – Теперь о государственных интересах. – Замечательно, что вы обратили внимание на этот момент. – Говорите, говорите! – Насколько нам известно, вы тесно сотрудничаете с компанией «Вестингауз электрик»… – Так! – резко оборвал его Бачинский. – «Вестингауз электрик» в настоящий момент занимается секретными разработками для НАСА. – Вы все время опережаете меня на полшага, – улыбнулся резидент. – Но это вовсе не означает, что я буду шпионить в вашу пользу… Вы что, в самом деле хотите, чтобы я добыл для вас секреты «Вестингауз электрик»? – О, конечно, нет! Мы только хотим, чтобы своим представителем в «Вестингауз электрик» вы назначили нашего человека. – Заслать вашего агента? Еще лучше! – Бачинский дернул шеей. – Вы шутите? – Ничуть, – совершенно спокойно ответил Алексей Матвеевич, и его вялое спокойствие убедило Бачинского быстрее всяких слов. – Это нереально. – Отчего же? Вспомните, вы же наш. Ну разве вы не гордитесь, хотя бы чуточку, тем, что именно мы отправили в космос первого космонавта? Признайтесь, в глубине души и в вас шевельнулось чувство сопричастности? Докажите это. Станьте хоть на минуту патриотом своей родины. – Не лицемерьте! Вы, большевики, растоптали ее своими грязными сапогами. – И откуда берутся такие изысканные словосочетания? Бачинский промолчал. Резидент развел руками. – Ну что ж, вероятно, вам еще нужно подумать. – Напрасно расчитываете, будто я изменю свое решение. Даже и не мечтайте! Вы требуете от меня невозможного. – Ну, это покажет время. Если слово «родина» для вас пустой звук, то по крайней мере, судьба дочери вам, надеюсь, не безразлична? Вы же не допустите, чтобы она окончательно скатилась в пропасть! Бачинский насторожился. – Как вас понимать? – Дело, как я сказал, не закрыто… Полагаю, мы еще увидимся. Резидент встал, раньше его давая понять, что разговор окончен. Однако у Бачинского сохранилось навязчивое ощущение недосказанности. *******Доклад резидента прошел несколько кабинетов, прежде чем лег на стол Проценко, с раздраженной резолюцией председателя КГБ. Проценко внимательно прочел доклад, один раз, другой, и, подавив в себе эмоции, снял трубку телефона внутренней связи. – Будьте добры, соедините меня со Львовом. Немедленно. *******На вызов в прокуратуру Галина не отреагировала никак. То есть она, конечно, явилась, но, по ее мнению, речь могла идти лишь о соблюдении формальностей. Она не хотела опаздывать, поскольку ей еще надо было успеть в поликлинику. На этот раз она имела дело с занудливым следователем, который первые пять минут продержал ее в бессмысленном ожидании. Он долго двигал ящичками стола, вытаскивал одни папки и прятал другие, подбирал стержень к ручке, давая понять своей неторопливостью, что предстоит длинная и кропотливая работа. Галину это неприятно задевало, она считала инцидент давно исчерпанным, а злилась еще и потому, что были дела поважнее. Наконец она стала нервно, раз за разом поглядывать на часы. Следователь заметил и поинтересовался убийственно спокойным тоном: – Куда вы так торопитесь? Однако приступил к допросу. Заполнение формуляра заняло столько же времени. Галина опаздывала. – И что вы все на часы смотрите? – повторил он свой вопрос. – Боюсь, что ближайшие несколько лет вам будет некуда спешить. Галина похолодела. – Что вы имеете ввиду? – Ну уж извините, иногда самой нужно соображать, – подумав, он, как видно, все же решил приподнять завесу. – Где вы взяли купюры, которые вручили Здебскому? – Не понимаю вас, – цепенея от предчувствия беды, призналась Галина. – А что тут понимать? Деньги, которыми вы расплатились с вашим Здебским, оказались фальшивыми. Гознак не имеет к ним никакого отношения. Все без исключения купюры. Ну хоть бы одна настоящая! Вы можете объяснить их происхождение? – Откуда известно, что это мои, а не его деньги? – спросила, дрожа, она. – Но вы же подписали протокол?.. Вы хоть помните сами, что подписывали в гостинице? – он заглянул в папку. – Изъяты они были в вашем присутствии. Подписи понятых, вот, пожалуйста! – он перевернул страницу. – А дальше официальное заключение экспертизы. Купюры совсем свежие, хоть и мятые для вида. Галина прикрыла лицо ладонями. – Что вы все от меня хотите? Следователь попробовал куда-то позвонить, безуспешно, снова набрал номер, затем передумал и отложил трубку. Перевернул календарь, что-то где-то пометил. Галина давно заметила в нем привычку копошиться и тянуть время. Вдруг она услышала его голос: – Вам разрешено написать письмо. Еще секунду-вторую она просидела, осмысливая происходящее. Вдруг ее передернуло. – Ах вот оно что! – Галина схватилась за горло, ей почудилось, будто давит воротник, но воротник уже был расстегнут, тогда она провела ладонью по лбу, на котором выступила испарина. – Нет, с меня довольно! Больше я не стану писать никаких писем! Следователь взглянул на нее и обеспокоенно спросил: – Вам плохо?.. Дать воды? – он потянулся к графину, стоявшему на столике по соседству. Галина не понимала, что с ней происходит. Тело стало ватным, но ей до сих пор казалось, будто она в состоянии управлять собой, и только встревоженное лицо следователя убедило ее, что с ней все же что-то неладно. Мгновение, и она рухнула в обморок. Привел ее в чувство отталкивающий запах нашатыря. Увернувшись, она поняла, кажется, почему для возвращения к жизни так любят применять нашатырь: он еще противнее, чем жизнь. Есть из чего выбирать. – Ну вот, очнулась, слава Богу! Голос принадлежал не следователю, и даже не мужчине. Открыв глаза, она увидела склонившуюся над ней женщину в белом халате. Та просунула стетоскоп за отворот ее платья. Галина лежала смирно, догадываясь, что с этой стороны ей ничего не грозит. Наконец врач выпрямилась и разжала стетоскоп. – Знаете, что, – заявила она, преодолев колебание, – давайте-ка мы ее заберем к себе. – Что-нибудь серьезное? – заволновался следователь. – Не берусь судить. Потерпите немного. Скоро все узнаем. *******– Дедушку?.. Одну минуту, пожалуйста, – важно ответил ребенок и потащил телефонный аппарат прямо к деду, сидевшему в кресле с развернутой газетой. Провод потянулся за ним из прихожей. Если бы кто-то шел следом, то рисковал бы расквасить себе нос. Проценко усадил внука на колени и взял трубку. Звонили со Львова. Внук смотрел в рот деду и с безмерным восхищением ловил каждое его слово. – Ничего, ничего. Я еще не сплю. Говорите, что там у вас… Что, отказалась? Чушь! В ее-то положении?.. Как, госпитализировали? Он продолжал слушать доклад, ребенку стало неинтересно, и тот замурлыкал. Проценко прижал трубку к другому уху. – А на каком месяце?.. Так выясните!.. Разумеется, это важно! Он задумался. Внук в это время увлеченно возил машинкой по свободному колену деда. – Говорите, ждет ребенка?.. Гм… Ребенок! Внук Марьяна Бачинского! Как трогательно! Маленькое невинное существо… Вот что я вам скажу. Прекратите! Прекратите выполнение операции! Вы слышите?.. Я хочу, чтоб она родила славного, здорового малыша. Мы трепетно относимся к детям. Дети – наше будущее! Проценко поцеловал в голову собственного внука. – Говорят, внуков обожают больше, чем родных детей. И это правда! Знаю по себе. Своих точно обожаю больше… Держите меня в курсе. Я скоро приеду. |