ГлавнаяКнига 1Книга 2 |
МИРОН ВОЛОДИН "БУМАЖНЫЕ ИГРУШКИ"КНИГА ПЕРВАЯЧАСТЬ ВТОРАЯ (4)Ранней весной 1944 года худощавый человек в шляпе из фетра, надвинутой на самые брови, и длинном габардиновом пальто сошел с поезда на крытый перрон львовского вокзала. Пронизывающий ветер заставил его приподнять воротник, а со стороны казалось, будто он просто не желает быть узнанным. Приезжий пропустил встречную группу офицеров вермахта, появившуюся в сопровождении денщиков с чемоданами, и торопливо нырнул в подземный переход. Уверенно ориентируясь в лабиринтах вокзала, в отличие от немецких офицеров, он кратчайшим путем вышел на площадь к тому месту, где обычно стояло такси. На улице Гроховской под названным шестым номером уже припарковался легковой автомобиль с водителем в форме немецкого солдата. Увидев такое дело, приезжий сунул таксисту купюру и попросил подождать. Двенадцать крутых ступеней вели к крыльцу. Ничего не изменилось. Вот разве что зима сорвала листву, и дом просматривался со всех сторон сквозь оголенные ветви деревьев. Солдат проводил его заинтересованным взглядом, но ничего не сказал. Приезжий нажал на кнопку звонка. На пороге вырос молодой офицер в расстегнутом кителе, удивленно воззрившийся на незнакомого человека в штатском. Тот едва притронулся к шляпе. – Прошу прощения, – заговорил он на чистом немецком языке, – могу ли я видеть… Теклю? – Кого?.. Ах да! Вход со двора, – бросил офицер, тут же отступая, чтобы закрыть дверь. Сзади успел донестись чей-то голос. – Кто-то пришел? – Нет! Это к кухарке! Приезжий обогнул дом и постучал в дверь с черного хода. Текля узнала бы его и в полосатой робе узника концлагеря. – Боже мой, пан Марьян! – всплеснула она руками буквально у себя под носом. – Какое счастье, что вы живы! Я уж и не надеялась вас увидеть. Текля поедала его как нормальным, так и вторым, косым глазом, по очереди. С радостью пригласив Бачинского к себе в скромно убранную комнатушку по соседству с кухней, она суетливо пододвинула стул. – Ваш дом реквизировали под жилье для немцев. Они разрешили мне остаться с тем, чтобы я готовила для них еду, разумеется, за определенную плату. Я, конечно, согласилась. Они любезно делятся со мной пайком. А еще позволили забрать кое-что из мебели. Так что у меня все хорошо. Ну а теперь вот, увидела вас, и камень упал с плеч. – Обо мне никто не справлялся? – как бы между прочим поинтересовался Бачинский. – А кому справляться? – махнула рукой Текля. – Пан Гжегож стал директором завода, большим человеком при советах. Понятное дело, как только снова началась война, с советами и ушел. Ну а пан Зёлецкий… – она понизила голос. – Он оказался евреем. Эсэсовцы увезли его в гетто. Но теперь уже и гетто больше нет. Никто не остался в живых, – качнула она головой, и лишь сейчас Бачинский заметил, насколько она постарела. Текля неожиданно спохватилась. – Ах пан Марьян, да что же я болтаю, вы ведь, наверное, голодны? Текля всегда подкармливала своего любимчика Марьяна, когда он прибегал домой голодным, помните? – очевидно, она вспомнила куда более ранние годы. – А у меня как раз приготовлено ваше любимое блюдо, угадайте, какое… Эти немцы тоже, губа не дура, что ни день, требуют. Но Бачинский решительно сорвался со стула. – Нет, извини, Текля. В другой раз! На улице меня ждет такси. *******Бачинский снял номер в гостинице и не выходил оттуда в течение трех дней. Лишь на четвертый он решился поехать к Юстине. Дверь открыла тетка, все та же строгая дама с высоченной прической. Она не узнала Бачинского и вообще подумала, будто он ошибся дверью. Но приличия ради должна была спросить: – Что пану угодно? Бачинский поинтересовался, дома ли панна Юстина. Тетка неохотно пошла звать племянницу. Впрочем, Юстина и сама посмотрела на него так, словно увидела впервые в жизни. А она изменилась, отметил про себя Бачинский. Повзрослела, что ли. Это вселило в него надежду, что он сумеет быть с ней тверже – таким, как хотел. Прежней Юстине удавалось подчинить его себе. – Панну не обидит приглашение прогуляться вдоль пассажа Миколашев? Это было место их прежних свиданий, он не случайно о нем заговорил. В ответ она покачала головой. – Сразу видно, что давно пан не был во Львове. Пассажа больше нет. В первый же день войны в него угодила бомба… А возле «Шинкаря» теперь у немцев казарма, и они там частые гости. Значит, она его не забыла. Тетка слушала разговор, ничего не понимая. – За это время многое изменилось, – глядя на него в упор, прибавила Юстина. Он подумал, что она имеет ввиду себя, и нахмурился. Но тут сама Юстина неожиданно сделала встречный шаг. – Раз уж пан к нам зашел, не стоит останавливаться на полпути. Он перешагнул порог ее комнаты. Воспоминания нахлынули на него, словно только и ждали подходящего момента. Он взглянул на Юстину и понял, что все зависит от него. Бачинский обнял ее и поцеловал. Поцелуй вышел ненатуральный. Что-то мешало, впрочем, он-то прекрасно знал, что именно. Юстина тоже почувствовала, и ждала. Он холодно отстранил ее. – Помнишь Зёлецкого? Они забрали его в гетто. Откуда немцам было знать, что он еврей? Кто-то, безусловно, донес. Но Юстина не отвела глаз, вопреки всем ожиданиям. – Почему ты так решил? – Никто об этом не знал, только я и Гжегож. Запись в архиве тоже не сохранилась. Сам Зёлецкий позаботился, еще в тридцать девятом. Сегодня такое не в моде афишировать. Гжегож? Он ушел вместе с советами. И он не из болтливых. В отличие от меня. Поскольку я успел все рассказать тебе, и это уже никакое не предположение. – Ах, так вот в чем дело! – бросила она возмущенно. – Значит, ты меня подозреваешь? – А кого же мне еще подозревать? – заметил он без цинизма, скорее в отчаянии. Юстина тоже догадалась, что сам он сказал это не со зла и хочет только очистить ее от подозрений. – Я никому не говорила! Если тебе мало моего слова… Ну разве что Леониду… Так ведь не немцам же! Поймав его взгляд, она испугалась, он был красноречивее слов. – Нет! Пожалуйста, не надо так о нем думать! – взмолилась она. Бачинский пожал плечами. – А что здесь думать? Либо ты, либо он. Промолчав, она склонила голову ему на плечо. – Я остановился в гостинице, – сказал Бачинский, с жадностью перебирая ее волосы своими руками. – Поехали ко мне! *******В дверь номера громко постучали, но, не дожидаясь приглашения, порог перешагнул хозяин отеля, а вслед за ним гитлеровцы, офицер и унтер. Двое автоматчиков осталось за дверью. – Прошу пана извинить, проверка документов! На каминной полке стояли приготовленные бокалы; шампанское – между двойными стеклами окна; льда не было, война, что делать! Но Бачинский чувствовал себя счастливым. Стены между ними как ни бывало, Юстина ожила, стала такой, как раньше, и он снова очутился в ее власти. Эти грубо все разрушили. – Пан Бачинский? – осведомился офицер, заглянув в книгу регистрации. – Мне очень жаль, – вмешался еще раз хозяин отеля, – но гостиничные номера срочно освобождаются для офицеров вермахта. – Сожалею! Приказ штадтгауптмана, – подтвердил офицер. – Меня выставляют на улицу? – холодно поинтересовался Бачинский. Офицер смерил его пронизывающим взглядом. – Возможно, хозяин подыщет вам жилье поскромнее в номерах для обслуги. Но вот даме… Боюсь, что ей придется покинуть отель. – Ну почему же, ради благополучия офицеров райха мы уйдем вместе, – Бачинский повернулся к Юстине. – Слышала? Мы уходим! Где твое пальто? – Один момент! – остановил его офицер. – Ах да! Конечно, документы! – вспомнил Бачинский и полез во внутренний карман. Юстина открыла свою сумочку. Брови офицера, заглянувшего в паспорт Бачинского, потянулись вверх. – Так вы австриец? Почему же вы молчали? Он вернул паспорт. – Можете оставаться в своем номере, сколько пожелаете. Никто вас не тронет. Прошу извинить. Фройляйн!.. – он вежливо прикоснулся к козырьку и первый покинул комнату. Не снимая пальто и крепко сжимая сумочку, Юстина уселась на кровать. Бачинский шагнул было к ней, но натолкнулся на ее уничтожающий взгляд. – Ты утверждал, что никогда не будешь Хаммером. – Я бы ни за что не нарушил своего обещания. Но мне пришлось на это пойти, чтобы увидеться с тобой. Поверь, это единственная причина. Она состроила презрительную гримасу. – Зато я не желаю иметь дело с оккупантами. Знаешь, как называют женщин, которые водятся с немцами?.. Так вот. Я не хочу, чтобы и в меня тыкали пальцем. Да, офицер сказал правду, мне тут не место. Я ухожу! Оставайся один и не ищи меня больше! Она вскочила. Испугавшись, что она может уйти и не вернуться, Бачинский обронил ей в затылок: – Выходи за меня замуж. Юстина оглянулась, пораженная. – Что ты сказал? – Я не могу без тебя. Все ждал подходящего момента, чтобы сделать тебе предложение. Если, конечно, ты согласишься взять себе в мужья такого никчемного человека, как я. Она растерянно смотрела перед собой. – Почему ты не спросишь меня, где я пропадал все эти годы? – продолжал он. – Разве в порядке вещей, что спустя столько времени кто-то вдруг сваливается с неба и просит твоей руки? – Да?.. – выдохнула она. – За что я только не брался! Кем только ни был: и посыльным, и билетером в кинотеатре, и наконец достиг положения банковского служащего. Выпускник Оксфорда не нашел себе лучшего занятия, как устроиться клерком! Мне бы следовало покинуть Европу, но мысль, что это навсегда разъединит нас, была невыносимой. Однажды в ответ на оскорбление я ударил немецкого солдата, и угодил за решетку. Неариец не может поднять руку на немецкого солдата. Будь я арийцем, тогда другое дело. Арийцу можно. В концлагере я твердо усвоил, что наша любовь – единственное, из-за чего стоит жить. Меня продержали там до тех пор, пока я не разделил позор нации, сознавшись в своем происхождении. – Почему ты сразу не рассказал о концлагере? – Я не ищу твоего сочувствия. Не хотелось таким способом добиваться взаимности. Юстина подошла к нему и осторожно расстегнула рукав. – Не здесь, – догадываясь, что она хочет увидеть, он высвободил руку и закатал второй. Ближе к локтю открылся полузатертый лагерный номер. *******Никто не стоял за их спинами, никто не сопровождал при выходе из церкви, кроме разве что ее тетки. Все происходило настолько скромно, что никто из прохожих даже не обратил внимания. Как знать, возможно, поживи они вместе дольше, это быстро бы закончилось. Но прошлого не было, а о будущем они боялись и думать. Очевидно, когда времени недостаточно, любовь только выигрывает. Считая это своим долгом, Юстина в свою очередь тоже сделала признание. – Ты тоже обо мне ничего не знаешь, – сказала она. – Я помогаю партизанам. Гестапо наступает нам на пятки, в любой момент нас могут схватить. Подумай, стоит ли связывать со мной жизнь. Кто знает, что нас с тобой ожидает завтра? – Тем скорее мы должны повенчаться, – подхватил он. – Дорог каждый день. Она только покачала головой. Они нашли себе комнатку в тихом квартале на окраине, но счастье длилось недолго. Он словно в воду смотрел. Как-то под вечер в окно одноэтажного домика постучали, и Юстина впустила парня с повязкой полицейского на рукаве. Он догадался, что форма служила всего лишь маскировкой. Партизаны настрого запретили ей привлекать его к подпольной работе: для них Марьян Бачинский попрежнему оставался незаслуживающим доверия промышленником и австрийцем; нелегко логической целесообразности соперничать с идеологией. Парень немного потоптался в прихожей, прячя глаза, а потом они ушли куда-то вдвоем. Ночевать она так и не пришла. Бачинского еще согревала надежда, что Юстина заночевала у тетки, из-за комендантского часа, но и на следующий день она не появилась. Тогда он решил проведать тетку. Всю дорогу он спрашивал себя, а стоит ли ехать, та, возможно, ни о чем даже не подозревает, и ему лучше быть на месте, дожидаясь Юстины или вестей от нее. Может, пока он удаляется от дома, она уже вернулась, и он напрасно тревожится? Но едва он увидел тетку, сомнения отпали. Та ничуть не удивилась его приходу и молча пустила через порог. Ее молчание подсказало ему, что случилось нечто серьезное, и тетка, безусловно, знала все. Он оказался прав. Накануне засыпался один из членов подпольной группы, выходивший из типографии с целой пачкой листовок. Об этом и шел разговор на сходке, куда немедленно вызвали Юстину. Ее и остальных, кого знал провалившийся, было решено тут же отправить к партизанам. Бачинский почувствовал облегчение, так как правда оказалась не самой худшей, но еще боялся допустить мысль о том, что больше им друг друга никогда не увидеть. В тот день, когда советские танки ворвались в город, и весть об этом разнеслась по всей округе, партизаны покинули свои укрытия. С замирающим сердцем Юстина подошла к двери своего гнездышка, но не постучала, зная, что Бачинского там уже не будет. Сунула руку в тайник и нащупала ключ. Перешагнув порог, она застыла и осмотрелась. Комната была убрана, словно перед праздником. Идеальный порядок и тишина. В этой тишине продолжали оглушительно тикать заводные часы. Тогда она прошла в кухню. На плите стоял наполненный чайник. На кухонном столе осталась пара засохших хлебных крошек. Она открыла шкафчик, в котором обычно хранились продукты. На полке лежали неначатая буханка хлеба и кусок сыра. Потрогав хлеб, поняла: его положили не далее как сегодня утром. Он знал, что она придет, и оставил это для нее. |